Дэвид Селлу - Спасал ли он жизни? Откровенная история хирурга, карьеру которого перечеркнул один несправедливый приговор

До этого в тюрьме ко мне ни разу не обращались «мистер».

Мы с Самиром переглянулись.

— Меня переводят в одиночную камеру? — спросил я.

— Вероятно, но я не уверена.

Если бы у меня был выбор, я предпочел бы остаться в камере с другом, но поскольку Самир должен был освободиться через шесть недель, а меня после этого либо перевели бы в другую камеру, либо заставили бы жить с очередным незнакомцем, перевод в одиночную камеру был оптимальным вариантом.

Самир помог мне собраться. Мы поровну разделили вещи, которые покупали на двоих, и он вынес два моих пакета в коридор.

Несколько заключенных, проходивших мимо, пробормотали: «Близнецы переезжают?»

Пришел надзиратель.

— Дежурный с телегой на месте. Пора идти.

— Могу ли я пойти вместе с Дэвидом, чтобы помочь ему разобрать вещи? — спросил Самир.

— Нет, это запрещено.

— Будем на связи, — сказал Самир.

— Береги себя и будь сильным.

Мы обнялись, и я ушел, не оглядываясь.

Прежде чем Самир вышел на свободу в марте, я написал ему письмо.

Тюремные правила запрещали заключенным пользоваться внутренней почтой, поэтому отправлять письма в соседний блок приходилось внешней.

Я поблагодарил Самира за поддержку и сказал, как много значило для меня время, проведенное вместе. Наша дружба сделала крайне неприятные обстоятельства чуть более выносимыми.

В современном десятом блоке содержались заключенные старшего возраста и отбывающие длительное наказание. Мои пакеты поставили рядом с комнатой, где находились надзиратели, а мне пришлось ждать, пока освободится один из них. Камера, в которую меня определили, размером пять шагов в длину и три в ширину, находилась в дальнем конце коридора первого этажа. К моему удивлению, надзиратель дал ключ и сказал, что теперь я сам буду открывать и запирать камеру. Мне разрешалось выходить во двор в любое время, но не пересекать территорию, огороженную забором. При любой возможности я пользовался своей неожиданной свободой. (На ночь нас запирали в камере до утра. Свобода перемещений зависела от числа надзирателей, следивших за заключенными, вышедшими за пределы камер. Бывали случаи, когда из-за нехватки персонала мы сидели взаперти 22 часа в сутки.)

На окнах были занавески. А в отдельной комнате, смежной с камерой, — даже собственные душ и туалет. Теперь, когда у меня появилось личное пространство, я мог продолжить описывать свое пребывание в тюрьме.

Через три с небольшим месяца после прибытия в тюрьму Хайпойнт я заметил, что у меня отекли стопы, причем левая сильнее, чем правая. Когда я нажал на отекшую область пальцем, от него осталась ямка. На той неделе я ходил в тренажерный зал четыре раза и подумал, что, возможно, перенапрягся. В воскресенье с утра отек был совсем небольшим, но к обеду усилился настолько, что распространился до середины левой икры и верхней части правой лодыжки. Я чувствовал дискомфорт в левой ноге, возможно, потому, что нога стала тяжелее обычного, но боли не было. Я прошел полтора километра на беговой дорожке и проехал десять километров на велотренажере, не испытав при этом никакой боли и не мучаясь одышкой. Не было боли в груди, и я не кашлял кровью.

В тюрьме я тренировался значительно больше, чем дома.

Есть несколько причин отека ног. Одна из них — побочный эффект от амлодипина, препарата для снижения артериального давления, который я принимал. Возможно, во время интенсивных тренировок я повредил икроножные мышцы или пробыл на ногах дольше обычного. Из-за необходимости проводить несколько часов в день взаперти приходилось долго сидеть на одном месте. Тренировки занимали мало времени, и остаток дня проходил весьма пассивно.

Одна из серьезных причин отека ног — тромбоз глубоких вен (ТГВ). Он особенно опасен тем, что тромб, сформировавшийся в вене, может оторваться и направиться в сердце, а оттуда — в легкие, где может закупорить легочную артерию. Это называется тромбоэмболией легочной артерии, и она может привести к смерти. Еще одно осложнение ТГВ — повреждение венозных клапанов, направляющих кровь от ног к сердцу. Если клапаны нормально не функционируют, ноги постоянно остаются отекшими, а ткани над лодыжкой начинают разрушаться, в результате чего возникают сложно поддающиеся лечению венозные язвы.

Перед полдником я пошел в комнату надзирателей и попытался объяснить свою проблему надзирателю, сидевшему за письменным столом.

— Меня особенно беспокоит, что одна нога отекла сильнее другой, важно исключить ТГВ, — сказал я.

Надзиратель поднял взгляд от компьютера, посмотрел сначала на мои голые ноги, а затем на меня и сказал:

— Подайте заявку.

— Но пройдет вечность, прежде чем ее рассмотрят, — запротестовал я.

— Укажите, что вы сообщили о проблеме мне, и поставьте пометку «срочно».

Был воскресный вечер. На обратном пути в камеру я взял бланк из стопки рядом с ящиком «Медицинская помощь», заполнил его и подчеркнул слова: «Есть подозрения на ТГВ» .

Я снял копию с заявки и опустил один экземпляр в ящик.

В пятницу прошло пять дней с подачи заявки, я снова пошел в комнату надзирателей и рассказал о своей проблеме уже другому человеку. Я подчеркнул, что на носу выходные и, вероятно, мне опять не помогут до понедельника.

Надзиратель снял телефонную трубку и набрал номер медицинского кабинета. Передав все, что я ему объяснил, он уверенно сказал: «Он знает, о чем говорит, потому что раньше был врачом. Он не из тех, кто постоянно жалуется по пустякам».

Положив трубку, он объяснил, что в пятницу и выходные врача в медицинском кабинете нет. В любом случае заключенные должны были сначала рассказывать о своих проблемах медсестре, которая оценивала их состояние и решала, нужно ли пациенту показаться врачу. Если, по ее мнению, консультация врача была необходима, она решала, как скоро должна состояться. Мне позволили пойти к медсестре в 14:00 и велели спуститься заранее, чтобы меня и других заключенных отвел надзиратель.

До этого я был в медицинском кабинете дважды. В коридоре, где все ждали, пахло табаком, несмотря на таблички «Курение запрещено». Двое заключенных достали самокрутки, подожгли их и стали курить. Один из них, подсчитав число человек в коридоре, сказал товарищу: «Сегодня здесь 12 человек. Пройдет гребаных два с половиной часа, прежде чем всех осмотрят, и мы сможем вернуться».

В коридоре можно было узнать новости из других блоков. «Два урода из шестого блока подрались сегодня утром. Один начал наезжать на другого из-за мобильника», — сказал один курильщик другому так громко, что все это слышали.

Женщина в форме медсестры открыла дверь в коридор. Форма была ей не по размеру, а с ремня на талии свисала большая связка ключей на цепочке. Она назвала имя (в этот раз без слова «мистер»), и один из заключенных поднялся и пошел за ней. Она ничего не сказала курильщикам, вероятно, надеясь, что их приструнит кто-то другой.