Дэвид Селлу - Спасал ли он жизни? Откровенная история хирурга, карьеру которого перечеркнул один несправедливый приговор

К счастью, футболка прикрывала пах.

— Ладно, не снимайте их целиком, — сжалился он. — Мы просто должны убедиться, что вы ничего в них не прячете.

Я был благодарен за это, потому что и без того чувствовал себя униженным, стоя на холодном полу без штанов, кроссовок и носков, да еще и с трусами на уровне колен.

— Можете надеть трусы, — сказал первый надзиратель.

Затем мне позволили надеть штаны, носки и кроссовки.

— Теперь опять снимите футболку и дайте нам.

Я сделал, как он сказал, и футболку тщательно обыскали. Надзирателя особенно интересовал воротничок, но оттуда ничего не выпало. Он подал мне футболку, и я надел ее. Второй офицер заполнил несколько страниц бланков. В основном он либо ставил галочки, либо обводил что-то в кружок. Он поставил подпись на третьей странице, второй офицер расписался чуть ниже. Я думал, что меня везут в отделение неотложной помощи, потому что случай срочный, но тюремные процедуры были явно важнее моего здоровья.

Первый офицер поднял сумку, и металлические предметы внутри зазвенели.

— Оставайтесь здесь, я скоро вернусь, — сказал он мне.

Я сел, офицеры вышли. Левая нога болела сильнее, чем раньше. Я отметил, насколько это холодная и грязная комната. Дверь захлопнули и заперли на ключ.

Помещение, где я находился, было очень маленьким. В нем стоял диван, а на стене висел тонометр. Увидев весы, я обрадовался: в последний раз взвешивался примерно четыре месяца назад в Белмарше.

Благодаря тюремной еде я похудел и теперь затягивал ремень на одно отверстие туже.

Я встал на весы и увидел, что вешу 78 килограммов. Тюремные весы показывали вес только в килограммах.

Поскольку я был в кроссовках и куртке, то вычел три килограмма и подсчитал, что всего сбросил около пяти.

Ко мне пришла надзирательница лет 40 с небольшим, одетая в стандартную униформу: белую рубашку и черные брюки. От нее исходил приятный запах парфюма с нотами лаванды. Ее лицо было суровым. Она не стала заводить разговор, и я не посчитал уместным его начать. Мне предстояло провести в компании этих надзирателей несколько часов, и такая мелочь была приятна, хоть я и был всего лишь заключенным.

— Вас пристегнут наручниками к моей коллеге, и мы вместе сопроводим вас в больницу, — сказал первый надзиратель.

Он поставил сумку на пол, достал пару наручников и велел вытянуть правую руку.

— Мне придется застегнуть их достаточно туго, чтобы вы не сбежали, — сказал он весело. — Если защипну вам кожу, то не специально.

Меня порадовало это маленькое проявление человечности.

Я вытянул руку, как мне сказали, и на мое запястье надели наручник. Надзиратель затянул его так, чтобы я точно не смог освободиться, и застегнул ключом. Другой наручник, связанный с моим короткой цепью, таким же образом надели на левое запястье надзирательницы. Второй надзиратель, наблюдавший за всем этим, поставил подпись в журнале, и мы пошли на улицу, пройдя через несколько дверей и ворот. Снаружи нас ждал «Фольксваген». Надзирательница сказала подойти вместе с ней к автомобилю и сесть на заднее сиденье. Она забралась в машину после меня, и первый надзиратель захлопнул дверцу. Обойдя автомобиль спереди, он поставил сумки на пол перед передним пассажирским сиденьем и сел слева от меня.

Водитель завершил заполнение бумаг и подал бланки первому надзирателю. Он подъехал к большим воротам, которые снаружи открыла надзирательница, и, как только мы проехали, их снова заперли. Впереди были еще одни ворота в заборе по периметру тюрьмы, и мы оказались в зоне ожидания размером с баскетбольный корт. Надзиратель вышел из автомобиля, зашел в сторожку у ворот и вернулся через десять минут. Надзирательница, которую я раньше не видел, подошла к машине, заглянула внутрь и спросила, сдали ли коллеги ключи от тюрьмы. Позже я узнал, что вынос ключей за территорию тюрьмы — серьезное дисциплинарное нарушение: можно было сделать дубликаты.

В тюрьме многие ключи были универсальными, и если бы заключенные сделали дубликат, пришлось бы сменить все замки, что стоило бы огромных денег.

— Нелегко сидеть в наручниках, — сказал первый офицер. — Я уже говорил, что вам придется быть в наручниках в течение всего пути [20].

Я не понимал, для чего нужно сопровождение сразу двух надзирателей. В 2011–2012 годах из тюрем для взрослых не сбежал ни один заключенный, а в 2014-м из-под конвоя — всего двое. Но из тюрем открытого типа за это время совершили побег 110 заключенных.

Эти цифры служили причиной ограничения свободы заключенных подобным образом. Некоторые обитатели тюрьмы считали это сдерживающим фактором для обращения за медицинской помощью. Трехчасовая поездка в больницу всего в ста метрах от тюрьмы, во время которой вы подвергаетесь унижениям со стороны надзирателей и медперсонала, не может не отталкивать. Многие выступали за классификацию заключенных вскоре после их попадания в тюрьму, чтобы тех, кто точно не стал бы пытаться сбежать (вроде меня), сразу направляли бы в тюрьму открытого типа.

Хотя поездка в машине уже показалась мне унизительной, худшее было впереди.

Молодой человек в регистратуре оторвал взгляд от монитора компьютера.

— Мы из тюрьмы Хайпойнт-Саут, — сказал надзиратель, протягивая молодому человеку письмо в коричневом конверте. — Вы ждете этого заключенного.

— Присядьте вон там, — сказал он, указав на два стула в маленьком коридоре прямо напротив окна регистратуры поблизости от главного входа — нас видели все заходившие в отделение неотложной помощи и выходящие из него.

— К вам скоро подойдет медсестра, — добавил он.

Пока мы ждали, я чувствовал каждую обращенную на меня пару глаз.

— Я выйду позвонить, — сказал надзиратель и прошел через раздвижные двери.

Я впервые остался один с надзирательницей. Она хорошо выглядела в своей униформе. После долгого молчания я спросил:

— Вам нравится ваша работа?

Она посмотрела сначала на меня, затем на окно регистратуры и спросила:

— А кому она может нравиться?

Я ожидал не этого, но хотелось разузнать больше.

— Почему вы так говорите?

— Это отвратительная работа. Вам бы понравилось практически ежедневно терпеть словесные, а иногда и физические оскорбления?

Задумавшись на секунду, она продолжила:

— В тюрьме много заключенных и мало персонала — удивляюсь, как никого до сих пор не убили.

— Но почему вы работаете в тюрьме? Это же ваш выбор.

— Мне нужны деньги, — ответила она. — Работа позволяет оплачивать счета.

Через 20 минут надзиратель вернулся и встал рядом с нами. Он объявил:

— Мы пробудем здесь до позднего вечера. Ждать придется три часа.