Дэвид Селлу - Спасал ли он жизни? Откровенная история хирурга, карьеру которого перечеркнул один несправедливый приговор

Поскольку радиологическое отделение было закрыто для рутинных сканирований, а ТГВ без него не исключить, единственным решением был ввод тинзапарина — препарата для разжижения крови. А на сканирование привезти меня в больницу повторно, когда отделение будет открыто.

— Когда это будет? — спросил я.

Врач посмотрела на надзирателя, отрицательно качающего головой.

— Если это будет не завтра, инъекции тинзапарина придется делать ежедневно, — сказал я.

Меня предупреждали ни в коем случае не критиковать тюремную систему при посторонних, поэтому во время выезда в больницу я тщательно подбирал слова.

— Зная, как нелегко попасть в медицинский кабинет, боюсь, что не смогу получать уколы ежедневно, — продолжил я.

— Оставьте это нам, посмотрим, что можно сделать, — сказал надзиратель.

Тон его голоса был скорее командным, чем обнадеживающим. Меня взвесили (весы показали 80 килограммов с наручником и цепью) и вкололи тинзапарин (доза зависит от веса). Мы вернулись в зал ожидания, где находились до прибытия такси.

Через три с половиной часа после прибытия в отделение неотложной помощи я опять сидел на заднем сиденье того же такси, на котором мы ехали в больницу Западного Саффолка. К счастью, я не встретил никого из своей профессиональной жизни.

Надзиратель вышел из автомобиля, взял кипу бумаг и сумку и пошел к сторожке у ворот. Вскоре из нее вышла надзирательница с двухметровым шестом в руке, дав водителю сигнал выйти из машины. Она села на водительское кресло, открыла бардачок, порылась в содержимом, подняла коврик и осмотрела все отделения внутри салона, затем велела водителю открыть багажник и провела быстрый досмотр. После она взяла шест и провела им по дну машины. Закончив, положила шест на землю и подписала бумагу, поданную ей водителем.

Очень удивившись, я спросил надзирательницу, к которой был прикован:

— Зачем все это?

— Автомобиль проверяют на наркотики и запрещенные предметы.

Досмотр показался мне очень уж поверхностным. Несомненно, он должен быть гораздо тщательнее. Любопытно, что надзирательницу, к которой я был прикован, не досматривали, и я не знал, прошел ли досмотр ее коллега. Как только все снова оказались в машине, ворота открылись, и мы проехали, но тут же остановились перед еще одним пунктом досмотра.

— Это последний досмотр перед тем, как я сниму с вас наручники и отведу в камеру.

Когда все процедуры были завершены, надзирательница пошла своей дорогой, а я последовал за надзирателем в десятый блок. Уходя, она не сказала мне ни слова.

Двор был пуст. Проходя мимо предпоследнего блока, мы вдруг услышали голос из окна: «Выпустите меня из этой преисподней! Выпусти меня, вертухай!»

Когда мы прошли еще несколько метров, я спросил:

— Что теперь со мной будет?

— Я передам в медкабинет письмо из отделения неотложной помощи, и все проблемы будут улажены.

Я не стал задавать лишних вопросов.

— Это была хорошая поездка. Лучше, чем просидеть здесь весь день. Надеюсь, скоро я смогу уволиться, — сказал надзиратель, потирая внутреннюю сторону руки, в которой он нес сумку.

Для меня день был полон волнений и унижений, и я испытал облегчение, снова оказавшись в десятом блоке. Впервые после неприятных событий того дня это невеселое место показалось мне домом. Полдник в пластиковом контейнере был очень холодным. Я спросил, можно ли мне позвонить — хотел рассказать семье о произошедшем и о том, что вернулся в тюрьму без диагноза.

— Все давным-давно должны были разойтись по камерам, и звонки в это время запрещены. Идите в камеру, — сказали мне.

Дом, милый дом…

Ночью я неоднократно просыпался, каждый раз во время мочеиспускания проверяя, нет ли в моче крови. Опасным побочным эффектом введенного мне препарата было кровотечение. Как я и ожидал, ноги стали менее опухшими: какое-то время я лежал и дал им отдохнуть.

Я ущипнул себя, желая убедиться, что все еще жив. Самое опасное в ТГВ — внезапная смерть. Я все еще был жив.

Как обычно, в начале девятого утра надзиратель отпер дверь камеры и даже не заглянул проверить, ведь еще вечером я был в отделении неотложной помощи. «Какую подготовку проходят надзиратели, чтобы не испытывать никакого сострадания? — подумал я. — Я в порядке, большое спасибо, что спросили».

В субботу в десять утра дверь моей камеры резко распахнулась.

— У вас десять минут на сборы. Вы едете со мной. Я буду ждать в комнате надзирателей.

К тому моменту я был уже достаточно опытным и знал, чего ожидать. ТГВ — это экстренная ситуация, и если подозревается такой диагноз, как в моем случае, его необходимо как можно раньше подтвердить или исключить путем дуплексного сканирования сосудов. Я знал, что сканирования проводятся по субботам, и меня наверняка повезут в радиологическое отделение больницы Западного Саффолка. Помня о требованиях безопасности, я понимал, что мне не скажут, куда везут, и тем более не разрешат позвонить.

Я слышал о случаях, когда заключенные или члены их семьи долгое время не могли сообщить друг другу срочную новость. Один из них рассказал, что узнал о смерти одного из своих родственников лишь через три дня.

Путь в больницу был почти таким же, как накануне вечером. На этот раз меня приковали наручниками к надзирателю, которого я видел во время пребывания в ненавистном 14-м блоке.

Субботним утром воздух был свежее, а движение на дорогах плотнее. Надзиратели обсуждали свои условия труда, низкую зарплату, маленькие пенсии и отсутствие моральных ценностей среди тюремного персонала.

Прошлым вечером надзирательница призналась, что, хотя и не любила свою работу, держалась за нее из-за денег.

Приехав в больницу, надзиратель спросил дорогу в радиологическое отделение. Я снова оказался на всеобщем обозрении: персонал, пациенты и посетители останавливались, чтобы рассмотреть заключенного в наручниках. Из разговора я понял, что обследование было назначено на 11:00, а мы приехали чуть позже.

Сразу после полудня меня пригласили в кабинет, где были врач и медсестра. Мне велели спустить джинсы и сдвинуть трусы вправо, чтобы обнажить пах с левой стороны. Надзиратели не собирались выходить из кабинета.

Завершив сканирование моей левой ноги, врач сказал, что тромба нет и под кожей просто скопилась жидкость. Поскольку левая нога отекла сильнее, я спросил, будет ли проведено сканирование правой. Врач ответил, что его просили проверить только левую ногу.

Я обрадовался, что ТГВ не было в левой ноге, но отек все равно сохранялся. Расспрашивать надзирателей было бессмысленно, поэтому я просто оделся и последовал за ними в регистратуру. Работник регистратуры, не зная, что мне запрещено что-либо сообщать напрямую, громко сказал надзирателям, что нам следует пройти в отделение на первом этаже. Я прекрасно это слышал.