Дэвид Селлу - Спасал ли он жизни? Откровенная история хирурга, карьеру которого перечеркнул один несправедливый приговор

— Сегодня у нас большая загруженность, — сказала медсестра, когда мы пришли в отделение.

Это место больше напоминало поликлинику с койками, чем больничное отделение, — были зал ожидания, несколько смотровых кабинетов, стойка администратора и два туалета.

— Садитесь, пожалуйста, — сказала она. — Врач вызовет вас.

Мы прошли в заднюю часть зала ожидания, и тем, кто уже сидел, пришлось сдвинуть колени, чтобы пропустить нас. Все прекращали свои дела, чтобы посмотреть на меня, но я уже не удивлялся. Разговоры стали тише, и время от времени я ловил на себе чей-нибудь взгляд.

Врач со стетоскопом на шее вошел в зал ожидания, назвал чью-то фамилию, и мужчина повез женщину в кресле-коляске в смотровой кабинет, а за ними последовала женщина с двумя маленькими пакетами. Я надеялся, что передо мной меньше пациентов, чем всего человек в зале ожидания. Примерно через час после нашего прихода женщина прикатила тележку с напитками и предложила их всем присутствующим. Обслужив надзирателей, она нерешительно посмотрела сначала на них, потом на меня и спросила, не хочу ли я пить. Не будучи уверенным, позволено ли мне при таких обстоятельствах, я спросил надзирателей:

— Мне можно взять напиток?

— Да, можно.

Женщина налила мне чашку кофе, и я был рад попить что-то теплое.

— Если начнут предлагать какао, это наверняка будет значить, что нам предстоит провести здесь весь вечер, — сказала женщина из очереди к врачу, которую вскоре пригласили в смотровой кабинет.

Примерно через час подошла моя очередь, вернее сказать, наша.

Врач задал все те же вопросы, осмотрел мои ноги, взглянул на шею, чтобы проверить, повышено ли давление в венах (это свидетельствовало бы о сердечной недостаточности), и послушал меня стетоскопом. Он посмотрел на монитор компьютера, заглянул в мою карту и сказал то, что уже и так было известно:

— У вас нет ТГВ.

— Как вы считаете, почему у меня отекли ноги?

— Нас просили выяснить, нет ли у вас ТГВ, и я говорю, что его нет. Я напишу письмо тюремному врачу, и если он посчитает необходимым, направит вас на дальнейшее обследование, например на эхокардиографию.

Консультация подходила к концу, и по нетерпеливому шарканью надзирателей я понял, что они тоже хотели поскорее освободиться. Я с ужасом подумал о том, что придется пройти через все это снова.

Когда мы вышли из смотрового кабинета, я попросил разрешения сходить в туалет — терпеть было невмоготу. Надзиратели переглянулись и пошли вместе со мной, надев на меня наручники с длинной цепью. Теперь моя левая рука была закована, и то, что произошло потом, было бы забавным, если бы не было настолько унизительным.

Закрыть дверь туалета я не мог, и любой мог увидеть мои действия. Неприятно пользоваться туалетом перед потенциальной аудиторией. Любой мужчина, который когда-либо пытался помочиться стоя, расстегивая молнию на брюках одной рукой и стараясь не обрызгать себя, поймет проблемы, с которыми я был вынужден столкнуться. Я решил не опорожнять кишечник, поскольку это явно привело бы к проблемам. Я даже не попытался помыть руки, поскольку это было бы настоящее представление.

На следующий день, в воскресенье, около 11:00 меня вызвали в медицинский кабинет. Больница не направила тюремному врачу письмо, но я хотя бы мог самостоятельно обо всем рассказать.

Не представляю, как справился бы на моем месте человек без медицинского образования.

Меня встретила приятная медсестра, пообещав организовать консультацию врача через одну-две недели. Она надеялась, что к тому времени в тюрьму поступит письмо из больницы. Я вернулся в камеру через полтора часа, хотя разговор с медсестрой занял всего пять минут. И это еще было воскресное утро.

Я был неприятно удивлен качеством медицинских услуг в закрытых тюрьмах [22]. Несомненно, это плохое место для старых и немощных. Викторианские тюрьмы с их коридорами-лабиринтами, многочисленными дверьми и воротами, узкими лестницами и маленькими лестничными площадками были неподходящими для людей с особыми социальными, когнитивными, психологическими и физическими потребностями. Я понимал, с какими трудностями сталкивается тюремная система здравоохранения. Заключенные, многие из которых принадлежали к низкому социально-экономическому классу, оказывали ненужное давление на медицинский персонал. Я знал заключенных, которые требовали болеутоляющие препараты, но вряд ли принимали их для облегчения боли. Все заключенные знали, что сильные анальгетики кодеин и трамадол — это опиоиды, как морфин и героин. Те, кому удавалось завладеть этими препаратами, меняли их на табак, марихуану или что-то другое. Тюремные врачи должны были определить, действительно ли заключенный испытывает боль или же просто пытается раздобыть опиоидные анальгетики.

Роль надзирателей заключалась только в том, чтобы сдерживать заключенных, запирать их в камере и не допускать нарушений дисциплины. Мне казалось, что для них хороший день — когда никто не сбежал и не поднял бунт. Остальное второстепенно.

Офицеры имели очень слабое представление о медицине, из-за чего не распознавали заключенных с настоящими физическими и психическими заболеваниями. Надзирателям из моего крыла понадобилось много времени, чтобы отнестись к моим отекшим ногам всерьез. На том этапе исключить ТВГ было невозможно. Надзиратели никогда не интересовались моим самочувствием, когда возили в отделение неотложной помощи.

Пройти скрининг могло ограниченное число заключенных, к тому же, по моим наблюдениям, этот процесс был плохо организован. Скрининг состоял из измерения артериального давления и пульса, взвешивания, измерения роста и сдачи анализа на содержание холестерина в крови. На процедуру следовало направлять больше заключенных (в том числе и молодых), а к анализам нужно было добавить общий анализ крови (анемия может быть ранним признаком рака кишечника), анализы на функцию печени и почек. Для заключенных старше 60 лет анализ кала на скрытую кровь должен быть частью скрининга рака кишечника.

Дисциплина и безопасность необходимы, но это не должно мешать относиться к людям гуманно.

Из-за требований безопасности поход в медкабинет для измерения давления растягивался более чем на два часа, поэтому у многих заключенных пропадало желание обращаться за медицинской помощью. В пропахших табаком коридорах повсюду висели запрещающие курение знаки, но на них никто не обращал внимания.

В тюрьме многие медработники были недружелюбными и бесчувственными, и заключенным часто казалось, что на них смотрят сверху вниз. У меня сложилось такое же впечатление.

Заключенные не посещали медкабинет еще и потому, что боялись быть отправленными в больницу в наручниках. Сложно сказать, что можно с этим сделать, но у заключенных должно быть право на приватность во время осмотра и обследования. Находиться на публике в наручниках было крайне унизительно, я чувствовал себя чернокожим пленником в сельской Восточной Англии.