Адам Кей - Осторожно, Рождество! [Что происходит с теми, кому не удалось избежать дежурства в праздники] [litres]

Понятие «рождественские праздники» не особо применимо к медицине. Младенцам наплевать на ваши планы ознакомиться с содержимым большой бутылки ликера и добраться до дна жестяной коробки с конфетами. И ситуации, требующие неотложной медицинской помощи, не случаются реже только потому, что из колонок в каждом магазине гремят песни.

Запланированные у профессора Деверо хирургические прерывания беременности определенно не станут ждать окончания праздников. На сегодня меня поставили к нему в операционную, и первая в списке – пациентка С. Г., чья невероятно печальная история будто прямиком из учебника по этике: ей двадцать один, и из-за проблем с сердцем она вряд ли выживет, если продолжит вынашивать ребенка. На пятнадцатой неделе ее сердечная функция уже значительно ухудшилась, и ей пришлось принять душераздирающее решение: прервать беременность с целью сохранить собственную жизнь [61] Беременность оказывает на организм огромную нагрузку, и каждому органу приходится адаптироваться – от печени до легких. Сердце работает примерно на 50 % усерднее, чем до беременности, прогоняя по телу гораздо больший объем крови. Не каждое сердце способно с этим справиться. – Прим. автора. . Итак, пока все объедались, она мучительно раздумывала над неимоверно тяжелым решением, и сегодня, когда все отсыпаются после четырехдневного кутежа перед очередным повтором фильмов по телевизору, она лежит под общей анестезией.

Я прочитал ее медкарту и в курсе этой истории, но никто в операционной об этом не говорит. Профессор Деверо спорит с анестезиологом о том, у кого самый неудачный рабочий график на Рождество. Вместо того чтобы усесться на стул для проведения процедуры, профессор поворачивается ко мне и спрашивает:

– Сделаешь?

Мне очень-очень не хочется этого делать. Но даже мысль об этом кажется эгоистичной: кто я такой, чтобы беспокоиться о собственных чувствах, когда передо мной пациентка, переживающая самый мрачный, самый тяжелый день в своей жизни? Процедура, однако, в итоге оказывается невыразимо ужасной – еще одна травма в мою и без того разрывающуюся от натуги копилку.

Дилатацию и кюретаж здесь проводят довольно редко: при мне их прежде не делали [62] Чаще всего хирургическое прерывание беременности проводят до двенадцатой недели, когда эту процедуру гораздо проще выполнить как с технической, так и с психологической точки зрения, с помощью небольшой всасывающей трубки, которая вставляется в шейку матки. После тринадцатой недели прибегают к дилатации и кюретажу. Это довольно редкая процедура, так как аборт на столь позднем сроке делают относительно нечасто, и в подавляющем большинстве случаев пациентам дают препараты, провоцирующие выкидыши. Некоторые, однако, предпочитают хирургический вариант под общей анестезией, чтобы избавить себя от дополнительного эмоционального стресса, связанного с индуцированным выкидышем во втором триместре. – Прим. автора. . Что профессор подумает обо мне, если я не соглашусь? Вряд ли произведу на него впечатление, отказавшись от возможности потренироваться. Может, просто признаться ему, что для меня это слишком тяжело? Проще сказать, что я пьян или провалил выпускные экзамены, и последние три года использовал поддельный пропуск в больницу. Разве врач может отказаться от своих обязанностей из-за того, что он такой неженка?

До меня доходит, что так – неуместно весело подначивая анестезиолога – профессор и справляется с ситуацией. Врачи никогда не обсуждают работу дома: если об этом не говорить, наверное, получается и вовсе об этом не думать. Распевать рождественские песни, пока весь Лондон пьянствует.

Или же у профессора была более толстая и жесткая защитная оболочка, чем у меня, генетическая стойкость, и ничто не может пробить эту броню.

Если пациентке С. Г. хватило храбрости на это решиться, я уж точно должен был набраться смелости сделать это ради нее. Я соглашаюсь. Мне даже удается сделать вид, будто я горю желанием попробовать. Профессор явно ожидает, что я буду благодарен за такую возможность: он сделал бы все гораздо быстрее сам, чем руководя моими действиями. К тому же мы тут спасаем жизнь – без этой процедуры беременность бы убила ее, – так что кто я такой, чтобы сомневаться?

Хотелось бы мне сказать, что я преувеличивал, что все было далеко не так плохо, как я боялся, но на деле каждый этап процедуры оказался абсолютно ужасным [63] Я не стал включать эту запись из дневника в первую книгу, поскольку мне было не по себе от мысли, что придется снова и снова это перечитывать на различных стадиях редактирования, и я был крайне неуверен в том, как это воспримут читатели. В итоге я об этом пожалел: это был один из самых запоминающихся моментов за всю мою медицинскую карьеру. – Прим. автора. .

Раздвигаешь шейку матки, используя металлические прутья, настолько огромные, что они представляются чуть ли не первобытным орудием. Контролируя аппаратом УЗИ, направляешь инструменты внутрь, воочию наблюдая за происходящим в режиме реального времени. Хватаешь. Раздавливаешь. Я вижу все это на экране, но не ощущаю руками. Я ощущаю это душой. Разрываешь. Тянешь. Обо всем этом не рассказывают, когда подаешь заявление на эту специальность: это просто невозможно – желающих не останется. Молишься, чтобы на этом все закончилось. Но нужно еще. Снова тянешь. И снова. Радуешься, что за хирургической маской не видно твоей дрожащей губы. Боишься, что дрогнет голос, поэтому на беззаботные сухие инструкции профессора Деверо отвечаешь лишь механическим «угу». Снова и снова мысленно повторяешь, что мы здесь спасаем этой женщине жизнь. Плацента удалена. Отсос. Соскабливание. Готово. Минуты, которые казались неделями.

Я уже читал ранее, что пациенты, предпочитающие хирургическое прерывание беременности медикаментозному на позднем сроке, перекладывают часть эмоциональной нагрузки на врача. Я сразу же все понял, а затем мне стало стыдно из-за того, что заострил внимание на себе. Ко мне это не имеет никакого отношения. Я могу вернуться домой, день-другой погрустить, а после спокойно обо всем забыть.

Профессор Деверо прерывает мои размышления, возвращая тем самым в реальность.

– Да, готово! Будите ее! – бойко говорит он анестезиологу. Его веселье чуть ли не подбадривает. – Кто у нас следующий?

– Боюсь, мне нужно вернуться на этаж, – говорю я.

Но мне не нужно. Мне нужно подышать воздухом или побыть в тишине. Да хоть в шумной обстановке. Где угодно, лишь бы не здесь.

– Без проблем, иди. Я все заполню.

Я встаю со стула. Он кладет мне руку на плечо и с силой ее сжимает – он понимает. Это наш с ним секрет – я теперь в клубе. Повернувшись к анестезиологу, он выдыхает.