Лиза Сандерс - У каждого пациента своя история

Пациент принимал преднизон в течение полугода. Дальнейшим его лечением занимался ревматолог, хорошо знакомый с данным заболеванием. Врач предупредил его, что болезнь может возвращаться. С тех пор прошло несколько лет, и болезнь действительно периодически возобновлялась.

– Я люблю спать в прохладе – всегда любил, но когда я просыпаюсь и вижу, что вся подушка промокла от пота, то понимаю, что это Стилл опять вышел на тропу войны, – говорит Ковальски. – Но я не позволю ему одержать верх.

Недельный курс преднизона – и все симптомы пропадают так же быстро и загадочно, как в первый раз. Приходится день-другой полежать в кровати, но теперь, зная диагноз и представляя себе течение болезни, пациент стоически сносит ее симптомы. Страх перед неизвестностью, сделавший невыносимой лихорадку, преследовавшую его в больнице, теперь прошел. Остался просто обычный дискомфорт.

– Я никогда не слышал об этом заболевании, прежде чем заболел сам, – сказал мне Ковальски, а потом добавил: – Если честно, то и мой врач, кажется, тоже.

В медицине давно стало общим местом, что сложные диагнозы ставят либо самые опытные, либо самые неопытные врачи. У опытных набор ожиданий достаточно широк, чтобы рассматривать самые разные возможности. Поскольку они открыты к широкому спектру наблюдений, мало что ускользает от них. А как же новички? У них вообще нет готовых ожиданий, и отсутствие заранее запрограммированных сценариев позволяет им видеть картину в целом.

Доктор Марвин Чан рассказал мне об эксперименте, проводившемся в его лаборатории пару лет назад. Участникам исследования показывали две фотографии: они были одинаковые, за исключением единственного элемента. Подопытным демонстрировали две пары таких снимков. В первой паре снимков отличался центральный элемент. Там было сфотографировано большое помещение и три человека в лабораторных костюмах, стоящие на фоне какого-то оборудования. На первом снимке два манипулятора за их спинами были желтого цвета, на втором, измененном, – оранжевого.

На втором наборе фотографий были изображены воздушные шары в форме разных животных. Высоко над ними парил еще один, с лицом клоуна. На щеке у клоуна виднелось ярко-розовое пятно. Вдалеке виднелся другой шар, с прикрепленным к нему розовым шлейфом. На второй фотографии из этой пары ни пятна, ни шлейфа не было.

Гипотеза исследователей состояла в том, что зрители заметят изменение на снимках лаборатории в первую очередь – потому что там предмет, отличавшийся цветом, располагался в самом центре. А вот во втором наборе, по их предположению, изменение придется поискать, так как оно расположено на периферии. Опыт учит нас, что важные элементы на снимках обычно находятся в центре, поэтому туда мы и смотрим в первую очередь.

В конце эксперимента исследователи сделали еще один важный шаг. Что, если снимок будет выходить за рамки наших ожиданий? Изменит ли это скорость, с которой мы будем замечать разницу между двумя изображениями? Чтобы ответить на этот вопрос, они показали третьей группе испытуемых те же пары снимков, но теперь перевернутых вверх ногами. У испытуемых не было ориентиров в этом новом, перевернутом мире, не было готовых ожиданий и предположений, поэтому, решил Чан, изменения на периферии будут для них не менее очевидны, чем в центре фото. И это действительно оказалось так. Когда снимки перевернули, испытуемые стали находить отличия в обоих наборах одинаково быстро.

Таким образом, у новичка нет ожиданий, а у эксперта их очень много. И то и другое облегчает наблюдения. А что же происходит с врачами (такими как я), пребывающими где-то посередине – уже не неофитами, но пока что не экспертами?

Данный вопрос представляет большой интерес для Чана и других исследователей, так как напрямую связан с уменьшением количества врачебных ошибок.

«На мой взгляд, ничего по-настоящему полезного мы пока не обнаружили, – признает Чан. – Думаю, самое главное, что нам удалось выяснить, – это то, что контроль осуществляется мозгом наблюдателя». Он убежден, что водителей – как и врачей – следует обучать приемам расширения внимания. Когда мы смотрим на что-то слишком узко, то наверняка многое упускаем. «Все ведь находится перед нами – надо просто научиться это видеть».

Проведя утро за приемом пациентов в своем кабинете в «Монтефиоре», доктор Стэнли Уэйнепль откинулся на спинку своего кресла и ослабил галстук.

– Люди часто спрашивают меня, как я провожу осмотры при своей слепоте. Если честно, это для меня самое легкое. Если хочешь расслышать шум в сердце, то что ты делаешь? Правильно, закрываешь глаза. Потому что не хочешь, чтобы твоему слуху что-то мешало. И когда нащупываешь край печени, тоже закрываешь глаза, чтобы лучше его ощутить.

Я невольно заметила, что молча киваю в ответ – снова забыв, что он меня не видит.

Доктор Уэйнепль сделал паузу и поправил на носу очки. Внезапно из оправы выскочила одна линза; я вскочила со стула и предложила помочь ему ее отыскать, но еще до того, как я договорила, он нащупал линзу и положил ее вместе с оправой в карман.

– Мои пациенты довольно быстро понимают, что я практически ничего не вижу, но есть одна странность.

Он наклонился вперед и поглядел мне прямо в лицо. – Они все равно приносят мне результаты МРТ или просят взглянуть на рентгеновские снимки. Почему они это делают? Они же знают, что я слепой.

Я призадумалась над этим парадоксом: зачем приносить снимки человеку, который их не видит?

– Они не хотят, чтобы я на них смотрел. Им это вообще неважно, – объяснил мне Уэйнепль. – Они хотят, чтобы я помог им разобраться, что с ними происходит. Чтобы я помог им понять. В этом и заключается моя работа. Собственно, как и работа любого врача.

Целительная сила прикосновения давно признана в западной культуре. Пророк Елисей вернул мертвого к жизни простым касанием. Иисус наложил руки на прокаженного, и тот исцелился. Его ученики также обладали способностью излечивать больных. Христианские святые часто являли чудеса целительных прикосновений. А с тех пор как западные монархии провозгласили, что право на престол даровано им свыше, многие короли также стали утверждать, что обладают подобной властью. До XVIII века считалось, что достаточно прикоснуться к любому из монархов Англии, Германии или Франции, чтобы исцелиться от золотухи, хронической инфекции кожи – безболезненное средство, вполне сравнимое по эффективности с другими тогдашними методами лечения.

История применения рук для диагностики более противоречива. Гиппократ охотно полагался на информацию, получаемую через органы чувств. Он писал: «Во врачебном деле очень важно знать первостепенное… самое главное, что можно воспринять через зрение, прикосновение, слух, обоняние и вкус». Описывая своих пациентов и их болезни, он приводит данные о цвете кожи, температуре, контурах внутренних органов. Такой подход в медицине считался спорным вплоть до Ренессанса, и только в эпоху Просвещения был повсеместно принят врачами, которые стали опираться на конкретные данные, получаемые путем наблюдения за организмом, и превратили медицину в точную науку. В последнее время это же стремление к точности и детальности, присущим подлинной науке, фактически уничтожило практику физического осмотра. Он теперь кажется примитивным и приблизительным по сравнению с тем, что мы можем обнаружить благодаря чудесам технологии.