Рене Претр - Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга

— И можно прожить всю жизнь с пересаженным сердцем?

Это мать, она на мгновение вышла из отрешенного состояния.

— Трансплантат сердца работает лет двадцать. В среднем. У ребенка вроде него, в такой ситуации, часто бывает и дольше. А потом мы можем снова заменить пересаженное сердце, если оно больше не сможет работать.

Я предвосхитил вечный вопрос, всегда возникающий среди многих других:

— Зато новое сердце не нужно будет заменять по мере роста ребенка. Оно будет гармонично расти вместе с Титуаном, с той же скоростью, что и любое нормальное сердце.

Общую ситуацию я обрисовал, теперь пора перейти к истинной причине нашей встречи:

— Сегодня одна из проблем трансплантации — это срок ожидания. Часто он очень долгий. Несколько месяцев, а то и больше года. Мы не уверены, что Титуан сможет прожить так долго с таким слабым миокардом. Есть риск внезапной смерти, и он нас пугает. Вот почему мы сначала хотели бы имплантировать искусственное сердце, что-то вроде переходного этапа перед трансплантацией.

Они слушали меня внимательно.

— Это аппарат, который вживляют параллельно с сердцем и который поможет сердцу обеспечивать кровообращение. Если он будет хорошо работать, то все органы, которым сейчас трудновато, смогут окрепнуть и обеспечить хорошие условия для трансплантации, но главное, с ним…

Я пристально взглянул на них и выдержал паузу:

— …риск внезапной смерти будет устранен.

Это заявление, сделанное немного торжественным тоном, на несколько секунд повисло в воздухе, затем я склонился к листку бумаги, чтобы нарисовать это искусственное сердце и объяснить принцип его действия. А пока я рисовал…

— То искусственное сердце, которое мы имплантируем, довольно тяжелое, это так. Но оно очень надежное. И потом, как я уже говорил, это лишь временная мера, мы окончательно уберем его во время трансплантации.

Еще несколько уточнений об операционных рисках. Затем сравнение с рисками — гораздо более серьезными — при простом ожидании нового сердца. Весь листок исписан схемами и цифрами. Затем я дал им документ о согласии на эту масштабную операцию, который они оба подписали без возражений.

Все встали. Обменялись крепкими рукопожатиями. Они еще раз заверили меня, что доверяют мне, и пожелали удачи.

Назавтра был типичный осенний день с порывами ветра, плотными облаками и проблесками неяркого солнца. Темно-синее кучевое облако, искрящееся лучами, закрыло свет. Своим положением оно словно противилось установившемуся равновесию. И вот это колоссальное облако, неспокойное небо, померкший свет, ревущий северный ветер — все участвовало в создании декораций для драматического фильма, в постановке, соответствующей нашей героической деятельности.

Я отвернулся от зрелища небесной битвы и направился в операционный блок: Титуан в скоре должен уснуть. С такими обессиленными сердцами наркоз вводится бережно и применяется с осторожностью , чтобы не покачнуть хрупкий карточный домик, который образуют органы, связанные системой кровообращения. Сердце занимает критически важное место в теле, причем не только с анатомической точки зрения — оно его центр тяжести — но и с функциональной. Это мотор тела , от которого зависит хорошая работа каждого органа. Это источник энергии, который приводит в движение кровь в сосудах и, таким образом, приносит питательные вещества — глюкозу, липиды, протеины , не стану перечислять их все — и кислород, необходимый для их расщепления . Каждая клетка — это микроочаг, где эти вещества подвергаются процессу метаболизма , а кислород помогает разгореться огоньку жизни. Его интенсивность зависит от силы и количества поступающего кислорода. Хилое сердце , словно генератор, который вырабатывает лишь слабый ток, с трудом поддерживает пламя этих очагов. Если кровообращение еще больше замедляется, язычки пламени колеблются и в конце концов постепенно угасают, увлекая за собой других, и органы рушатся, как костяшки домино. Обычно первыми погибают почки, затем легкие, печень, кишечник и, наконец, мозг.

«Если у сердца грипп, кашляют все органы». Из-за этого всеобщего кашля, из-за хрупкости всего организма я уже одет в зеленый халат, под рукой у меня скальпель, и я готов вмешаться в случае катастрофы, в случае внезапного кардиогенного коллапса.

Титуан крепко спал.

Искусственное сердце мы вживили без особых трудностей. Запуск прошел мягко. Импульсы четкие, кровообращение работает с нужной скоростью. Звонок родителям:

— Ну вот, мы закончили. Операция прошла успешно. Теперь мы в гораздо более спокойной ситуации, чем раньше. Можем ждать трансплантацию без особых опасений.

— Очень хорошо, доктор. Спасибо большое. Когда мы сможем его увидеть?

Тон доброжелательный, диалог короткий, сосредоточен на главном.

Титуан проснулся через несколько часов. Он, кажется, был немного удивлен, обнаружив две толстые трубки, которые заходят под кожу в верхней части живота и исчезают в направлении грудной клетки — его сердца. А еще через трубки он мог видеть, как его собственная кровь циркулирует, то ускоряясь, то замедляясь, приводимая в движение сжатиями внешнего желудочка. А к нему подключена стоящая рядом с кроватью тележка на колесиках: это консоль, которая получает и распределяет энергию, вызывающую пульсацию насоса.

— Как ты себя чувствуешь, не очень больно?

— Нет, все хорошо.

— Шум не очень мешает?

— Нет.

Дети быстро и хорошо приспосабливаются ко всем ограничениям. Привыкнуть к этой внушительной и шумной махине им, кажется, так же просто, как освоиться с очками.

Началась обычная жизнь. Титуан проводил большую часть времени в кровати или в кресле за чтением, видеоиграми и просмотром фильмов. Кто-то из учителей приходил с ним позаниматься, чтобы он не выпадал из школьной жизни. Каждый день мы помогали ему передвигаться по коридорам с этим здоровенным грузом. Иногда мы продлевали прогулку до самой вертолетной площадки на крыше больницы, надеясь, что туда сядет вертолет.

Так шли дни за днями, недели за неделями в ожидании нового сердца, которое могло бы дать ему второе дыхание.

Декабрь налетел ураганом. Вчера выпало много снега. Днем от оттепели он растаял, затем ближе к вечеру новая волна холода нахлынула с севера. За несколько часов город превратился в огромный каток, лед парализовал движение и жителей. Из кабинета я смотрел на сад, покрытый коркой инея, на оголенные деревья, которые словно заснули. Я открыл дверь. Холодный воздух ворвался в помещение. Эта суровая зима — той же породы, что и зимы моего детства.

Тогда мой отец заготавливал дрова. С двумя другими фермерами они рубили деревья, которые им выделяла коммуна, и распиливали их. Я обожал эту работу в лесу. Непрерывный рев бензопил (и никто не носил защитных средств!), удары кувалды, тяжелое падение деревьев, обрезка ветвей перед большими маневрами тракторов, которые выволакивали их на дорогу. Часто жгли костер. Осенью, перед наступлением больших холодов, мы жарили на углях сосиски, завернутые в фольгу. Полдники у нас были достойны Гаргантюа. Свежий хлеб, сосиски, высушенные или жареные, и копченый бекон. Сидя на бревне, укрывшись от ветра, лицом к огню, чье потрескивание наши оглохшие уши уже не слышали, мы поглощали наши перекусы. Боже, какие они были вкусные! Боже, как же было хорошо! Тогда мы чувствовали, что достигли нужного роста, нужного человеческого масштаба, чтобы противостоять этому северному ветру, который завывал над верхушками деревьев, и этим наступающим сумеркам. По мере того как приближалась зима, холод становился все более пронизывающим, и полдники, после которых мы все больше замерзали, откладывались до возвращения на ферму. В тепло. Наш трактор без кабины отдавал нас на волю ледяного ветра, стоило только выехать из леса. Мы надевали варежки, шапки, старые шинели, втягивали голову в воротник, чтобы меньше места осталось для его пощечин.