Владимир Аникеев - Практические советы Порфирия Иванова

Я мечтал, что придет время и все, что теперь составляет собственность, станет общим, но понимал, что до этого теперь далеко. Я видел, как в Белгороде красные хотели выбить немцев, которые упорно отбивались. Страшно вспомнить, какая передо мной открылась картина: большевики прислали переговорщиков, а немцы встретили их и на площади здесь же, в Белгороде, расстреляли. Сколько зверских расправ они учиняли. Я видел, как немецкий офицер придрался к одному еврею, обвинил его в том, что тот вытащил у русского деньги. В это время, как проходили русские пленные, офицер бил по лицу еврея. Он говорил: „Никаких прав евреям не даем, не хотим, чтобы они были в почете“. Мы понимали, что это была своего рода агитация. Мы, русские, имели Троцкого в своих войсках, не только я, но и другие, такие, как я, были против этой акции, понимали, что немец болтает вздор. Никто на его агитацию не поддавался. Не верили мы их обещаниям, они свои зверства учиняли где попало и как им было угодно.

Большевикам и русскому народу было очень жаль, что немцы овладели Украиной. Весь народ ждал, когда придут наши, большевики. Я ждал не меньше других, да и сам был готов в любую минуту уйти к своим. Действительно, стало видно по всему, что положение казаков осложняется, казаки начали отступать, забирая все с собой у населения, все, что попалось на глаза. Особенно у них разгорелся аппетит на лошадей. У меня тоже была серая добрая кобылица, и я за нее боялся не меньше других. Спрятал ее в клуне и заложил соломой. И все же дождался своих, пришла Квасная Армия. Первыми в село вошла кавалерия Буденного. Но мне и им опять было жаль отдавать свою лошадь. Наши-то наши, подумал я, но лошадку не дам, мне в жизни поможет еще эта лошадка. Я на ней привозил разные штучки из многих концов. Все это требовалось для семейной жизни.

Народ был рад приходу наших, я тоже радовался не меньше других. Ведь меня разыскивала, как партизана, украинская милиция. Хотели меня расстрелять, а теперь, с отступлением белых, погоня за мной кончилась.

В нашем селе были красные, а в Щетове стояли белые. Я пошел к полковому командиру и рассказал о моем отце и остальных шахтерах, о том, что они невинны перед нашими, что немцы их держат в плену. Полковник отдал приказ занять это село, и я пошел с ними на правом фланге как проводник. Только вышли на курган Щетовский, как нас заметили и стали стрелять, но меня не ранили, а только прострелили полу шинели.

Стояли теплые весенние дни, небольшой ветерок подувал с южной стороны. Только птички-жаворонки то поднимались высоко в небо, то опять садились на землю, веселились, играли. А нам некогда было играть и веселиться, нужно было без остановки гнать этих проклятых врагов-извергов.

Но потихоньку новая жизнь наступала там, где прошли по территории большевики. Не всем, конечно, нравилась власть большевиков, были и такие, кто был не прочь, чтобы вернулась царская власть. Я случайно встретился с одним человеком и узнал из разговора, кто он и что собой представляет. Мне он доверился и рассказал, что родина его село Бирюкове, что при царе ему жилось хорошо. У него были богатства, своя земля, скот рабочий и гужевой, были снасти для уборки хлеба и распахивания земли. Словом, из его разговора было видно, что он и его семья в селе были богаче всех. А теперь, сказал он, власть его разорила. Был царь — была жизнь. „Я сейчас кто, — спрашивал он. — Пошел в шахту работать, чтобы заработать хотя бы на дневное пропитание“. Вот такие-то люди и не желали, чтобы власть была у большевиков, но такие, как я, не раз терпели от таких вот „добрых“ богатых людей, и нам наша большевистская власть нравилась. Мне стал противен мой собеседник: я вспомнил, как работал у такого богача на Дону, весь сезон не видел белого света. Договорился я с ним за 125 пудов пшеницы скосить 50 десятин пшеницы. А по окончании работы он мне ничего не заплатил, даже не сказал спасибо. Я сам у него ночью взял пару волов, чтобы отцу купить лошадку, а затем пробрался в хуторе Колодезном к уполномоченному и приложил у него печать к листку чистой бумажки. Когда приехал домой, то эту пару волов променял, как купленную, на карего коня в Александровке.

Каменск-город мы освободили и наших пленных распустили по домам. Дома много радости было, не оберешься. Приехали наши старики плохие, здоровья у них не было нисколько, так их вымотали казаки.

А я по-прежнему помогал большевикам, рад был выполнить любое поручение, жаждал войти в их ряды и быть доверенным лицом. В то время существовали продотряды по всем станицам. Большой основной продотряд был в Константиновской — это был округ. На лошадке, которую я выменял за волов, мой отец поехал за хлебом. Он был не один, с ним были люди из нашего села. Набрали хлеба, но на обратном пути у Екатерининской станицы его забрали. Пришлось им обратиться в Константиновку в предком, но там им вместо хлеба дали бумажку о том, что нет разрешения с Дона хлеб вывозить.

Все приехали без хлеба. Я подумал-подумал, да и решил поехать на Дон вроде за своим заработанным хлебом. У нас он тогда был в несколько раз дороже, чем на Дону. У нас можно было продать 2 пуда, а на Дону купить за эту цену 50 пудов. К тому же, все у нас знали, что я на Дону работал за хлеб, так что возить его можно было сколько угодно. Документ я себе сделал нелегально, перевел через копирку: по этому документу вожу себе хлеб потихоньку и торгую. Никакой агент меня не беспокоил. Я столько навозил хлеба, сколько у нас никогда не родило. За пшеницу приобрел к своей паре лошадок пару бычков, захотел сделаться хлеборобом, чтобы отец мой не работал в шахте и чтобы жить не так как прежде: летом бьемся в степи, а зимой нужно лезть в шахту. А в шахте не то, что дома. Я побывал с отцом, лазил в шахту в зарубку, чтобы затопить котел, так что работу шахты я знаю отлично. Я опять и опять возвращаюсь к прошлым событиям, опять все перебираю в памяти.

Помнится на Дону деникинцев было много, это была армия бедная, даже мешки, которые англичане прислали для кубанской пшеницы, Деникин использовал для своей армии, из-за чего англичане перестали доверять деникинцам, считая их жуликами. Все большие города и села на окраине заняли немцы и Гетман.

Но не один немец господствовал на Украине. Много было разных банд, желавших подчинить себе украинский народ, но украинские мужики не хотели никакому закону подчиняться. Я видел, как Махно свою свадьбу разыгрывал, офицер Григорьев старался командовать людьми. Петлюра, со своей стороны, тоже к этому стремился, хотел ввести народ в заблуждение. Но больше всех власти на Украине было у немца, он ни за что ее не покинул бы, но пришлось. Вмешались Америка, Франция, Англия со своими войсками. Отступающих немцев били махновцы, петлюровцы, а поляки встречали их по-своему, по-национальному. Немец свое получил, так же, как и генералы, как Каледин с Деникиным, как Юденич под Ленинградом, Колчак в Сибири.