Майа Шалавиц - Жизнь и ее суррогаты. Как формируются зависимости

В самом деле, приблизительно две трети американцев старше двенадцати лет выпивают по крайней мере один раз в течение года, один из пяти – курильщик (в сороковые и пятидесятые годы курили 67 процентов американских мужчин). Среди лиц в возрасте от 21 до 25 лет принимали наркотические вещества по крайней мере один раз 60 процентов (преимущественно марихуану), а в двадцати процентах случаев люди этого возраста употребляли их хотя бы один раз в течение прошедшего месяца. Больше того, почти половина из нас испытывает симптомы абстиненции, если не выпьет с утра кофе. В то время как американцы относительно неумеренно употребляют наркотики – они бьют множество рекордов в этой области, – мы отнюдь не одиноки в своих психотропных пристрастиях.

Истинная лекарственная или наркотическая зависимость встречается намного реже – обычно она поражает 10–20 процентов потребителей наиболее распространенных веществ, за исключением никотина в форме курения сигарет. В случае с табаком зависимость поражает около одной трети тех, кто пробовал курить. Опять-таки, за исключением табака, эта статистика регулярно подтверждается в масштабных национальных исследованиях, в которых сравнивают число людей, пробовавших какое-либо вещество, с числом людей, которые употребляют его регулярно и соответствуют клиническим критериям зависимости. Эти данные подтверждаются также в исследованиях, в которых судьбу отдельных зависимых лиц прослеживают на протяжении длительных периодов времени, а также в исследованиях, касающихся распространенности различных психиатрических расстройств, включая зависимости, на больших международных популяциях. Несмотря на то что органы медицинского просвещения избегают публикации этих данных, почти все специалисты согласны в том, что серьезная зависимость поражает меньшинство из тех, кто пробовал даже самые мощные наркотики, и даже в этой группе выздоровление без лечения является скорее правилом, чем исключением.

Очень важно помнить, что сама идея наркотической зависимости является относительно новой. Для того чтобы по-настоящему понять, что это такое и как наше понимание феномена стало искаженным, очень важно узнать историю идеи и посмотреть, как политические и культурные пристрастия и предубеждения стали господствовать даже в науке. Мое осознание проблем с героином и кокаином оформилось под воздействием этой тяжелой истории; только после того, как я узнала о происхождении стереотипов в отношении зависимости и подверженных ей людей, я смогла понять масштабы вреда, причиненного этими стереотипами. Без учета истории очень трудно понять, почему мы лечим зависимости так, как мы их лечим, и почему для того, чтобы изменить это плачевное положение вещей, нам надо осознать роль обучения.

Исторически слово «зависимость» (по-английски addiction) восходит к отношениям вассальной зависимости и происходит от латинского корня, означающего «порабощение», «перевод в зависимое состояние». Поначалу то, что мы называем зависимостью, рассматривали как произвольный, хотя и не поощряемый, выбор. Например, в Библии «пьяниц» описывают как «любителей вина»; под зависимостью здесь имеют в виду потакание удовольствиям, а не безрадостное принуждение. «Бог насылает тяжкие язвы на людей, предающихся неумеренности пьянства», – проповедовал пуританин Сэмюель Данфорт, отражая взгляд, согласно которому зависимость рассматривали как привычную, но добровольную склонность к регулярным излишествам. Тех, кто поддавался своим пристрастиям, считали людьми, которые любят состояние опьянений, но в иных отношениях ничем не отличались от других грешников. Эту связь между нездоровой любовью и пристрастием (зависимостью) впоследствии открывали заново не один раз. Однако, несмотря на столь частые повторные открытия, эту связь до сих пор так и не поняли до конца (что я покажу в главе 11).

Такой «пожиратель опиума», как Томас де Квинси, прославившийся своей исповедью об опыте употребления опиума в 1821 году, тоже говорил о «мощной силе» и «чудесном действии» этой субстанции. Приход «кайфа» он описывал как «панацею от всех человеческих бед» и как «бездну божественной радости». Перу де Квинси принадлежат также не менее роскошные описания абстиненции, но в заключении он тем не менее пишет: «Мой случай может служить достаточно убедительным доказательством того, что можно избавиться от опиума после семнадцати лет употребления и восьми лет злоупотребления им». Однако, как и у многих, кто последовал примеру первого в мире автора подобных воспоминаний, у самого де Квинси вскоре последовал рецидив. Парадоксально, но факт – де Квинси одновременно прославил и проклял опиум, предупредил о его смертоносном соблазне, представив историю наслаждения, расплаты и преодоления.

Идея о том, что зависимость есть форма химического рабства, приобрела большую популярность спустя несколько десятилетий, в середине девятнадцатого века. Не может быть простым совпадением то, что в то время в Соединенных Штатах развернулись ожесточенные дебаты относительно расовых притеснений и реальном рабстве. Откровенный расизм и идеи порабощения сыграли свою роль в становлении современных представлений о зависимости и взглядов на политику по отношению к ней. Таким образом, противостояние роли расовой принадлежности в наших концепциях зависимости является важным, так как способствует лучшему определению проблемы и разработке более прогрессивных методов лечения и общественной профилактики лекарственных зависимостей.

Американский врач и один из авторов «Декларации независимости» Бенджамин Раш был одним из первых, кто назвал алкоголизм «болезнью воли». Эта идея красной нитью проходит через опубликованный им в конце восемнадцатого века памфлет: «Исследование о воздействии спиртных напитков на человеческий организм и их влиянии на счастье общества». Памфлет был напечатан в 1784 году. В этой книге автор во всем обвинил физическое воздействие самого алкоголя, подавляющее всякую возможность контролируемого питья у тех, кто много и неумеренно пьет (странно, но Раш считал, что проблема ограничивается только крепкими напитками, и не относил к спиртному вино и пиво). Однако эта концепция заболевания была забыта, и о ней вспомнили только через много десятилетий, когда эта идея породила движение в пользу сухого закона, который был принят в начале века и продержался довольно долго.

Интересно, что Раш, кроме того, был и убежденным аболиционистом: он учредил первое в США общество за упразднение рабства. Однако, как и в случае с зависимостью от алкоголя, Раш рассматривал темную окраску кожи как болезнь. Он назвал эту болезнь «негритудо» и полагал, что вылечить ее можно, лишь превратив негра в белого. (Он считал, что это возможно, потому что лично наблюдал случаи витилиго, болезни, при которой на фоне более темных участков кожи возникают светлые, депигментированные пятна.) Кажется, что сам Раш не связывал болезнь «негритудо» с расистскими стереотипами относительно характера афроамериканцев, – и то, что он считал черноту и зависимость болезнями, можно считать простым совпадением.