Петр Царфис - Записки военного врача

Мне доводилось тогда, как командиру части, подписывать служебные характеристики подчиненным при награждениях, переводе на другую работу и т. д. И не раз, помнится, меня так и подмывало включать в них упоминание о советском патриотизме этих товарищей как обобщающем определении их высоких нравственных и политических качеств. Но это противоречило стандарту, и я, говоря словами поэта, наступал на горло собственной песне. Между тем в нашем госпитальном народе такое определение, как патриотизм, было в ходу. Это была высшая аттестация для всех, от нянечек до наших руководителей, к которым мы относились с большим уважением. Такое уважение вызывал у нас и начальник Главного военно-санитарного управления Красной Армии генерал-полковник медицинской службы Ефим Иванович Смирнов.

Он побывал в эвакогоспитале № 3829 через несколько недель после перебазирования в Смоленск. К приезду его мы, конечно, готовились, испытывая больше живой интерес к нему как неординарной личности, о которой давно были наслышаны, чем тревогу перед взыскательной проверкой, каковую положено учинять высокому начальству. Проверка, конечно, была. Но она не носила формального характера, и был в ней добрый, окрыляющий дух сотоварищества.

Приехав к нам рано утром, генерал-полковник принял мой рапорт, поздоровался и сказал:

— Покажите-ка госпиталь. Чем богаты?

Пошли в обход. Начали с цокольного этажа, где размещалось приемно-сортировочное отделение. Несмотря на то что здание внешне выглядело неказисто, внутри было много воздуха, светло, тепло, чисто, имелись необходимые приспособления для ухода за ранеными и питания. Одно за другим осмотрели все хирургические отделения, где тоже был должный порядок. Потом побывали в операционно-перевязочных блоках, лечебно-диагностических кабинетах. И всюду — разговоры с разными людьми: военными врачами и медицинскими сестрами, санитарами и особенно с ранеными. Именно разговоры, а не просто вопросы-ответы. Они были конкретны и по делу, касались и общей обстановки в госпитале, и методов лечения, и качества ухода со стороны медицинских сестер, санитаров. Мне было отрадно слышать, как раненые хорошо отзывались о тех, «то бережно переносит их на перевязки в операционные и перевязочные, о лечащих врачах, кто «спасает от смерти», как сказал раненый в летах. А Ефим Иванович, гляжу, никак не реагирует; сперва я даже обиделся, потом улыбнулся, понял, что для него такое подразумевается само собой, иначе и не может быть, и мысленно согласился с ним.

А он все спрашивал да отвечал, соглашался или не соглашался, объясняя почему, с тем, например, можно ли уменьшить срок лечения после такой-то операции. И все без тени снисходительности, с уважением к собеседнику и с сознанием собственного веса, словом, беседы шли на равных. Завершились они таким же по тональности, но более насыщенным в деловом отношении собеседованием с руководящим составом госпиталя. Положительно оценив в общих чертах работу госпиталя, Ефим Иванович Смирнов отметил некоторые слабые ее места, а главное, характеризовал дальнейшее направление деятельности всей медицинской службы, дал лаконичные, но емкие советы на ближайшее будущее. Говорил он с глубоким пониманием военной медицины того времени, эмоционально и доброжелательно. На следующий день на утренней конференции после сообщения дежурного врача и выступления ведущего хирурга я изложил замечания и советы начальника Главного военно-санитарного управления, которые были учтены.

Встреча с Е. И. Смирновым запомнилась всем нам и содействовала дальнейшему совершенствованию дела.

Александр Васильевич Кулагин, заместитель по политчасти, поведал мне в те дни о таком разговоре между ранеными, который произошел в его присутствии в третьей палате.

— Толковый он мужик, Смирнов, главный медицинский генерал, — произнес один раненый в гипсе.

— Серьезный товарищ, — откликнулся другой.

— Совестливый человек!.. — отозвался третий, и с ним согласились все.

Кстати сказать, в 1980 году мне довелось встретиться с генерал-полковником Е. И. Смирновым. Вспомнили годы Великой Отечественной войны. Я спросил:

— Интересно, какое впечатление произвел на вас тогда, в 1944 году, эвакогоспиталь № 3829 в Смоленске?

Он чуть улыбнулся, отчего его суровое лицо солдата-мыслителя сразу подобрело, и ответил:

— Здание выглядело снаружи совсем разрушенным, окна забиты невесть чем, без нормальных дверей, и я был поражен, увидев внутри электрический свет, тепло, нормальные человеческие условия для раненых.

Но нам он не сказал тогда о своем отрадном впечатлении, полагая, по-видимому, что иначе в Красной Армии и не могло быть. Впрочем, мы тоже так считали, работая не за страх, а за совесть.

Среди творцов побед советского народа в битвах Великой Отечественной было немало женщин, в особенности среди медиков. Прекрасный образ нашей девушки в военной форме, с медицинской сумкой на боку стал одним из символов героизма в защите Родины. Не уступая мужчинам-воинам в отваге, девушки — санинструкторы, санитарки, многочисленные медицинские палатные, перевязочные и операционные сестры — вложили огромный труд и вдохновенную самоотверженность в деятельность медицинской службы Вооруженных Сил СССР на всех ее этапах. Они внесли большой вклад вместе с остальными медиками в то, что миллионы и миллионы советских солдат и офицеров, пораженных вражеским оружием, вовремя получили первую медицинскую помощь на поле брани, а затем и полное излечение, вернулись в строй и продолжали борьбу с фашистами, а после победы активно участвовали в возрождении своей земли.

Не раз мне доводилось встречать молодых медицинских сестер, работавших в действующих частях, и я не уставал восхищаться ими, не имея возможности, к сожалению, выразить это так, как хотелось бы: обстановка была не та, они обычно появлялись в госпиталях, сопровождая тяжелораненых. Но память, к счастью, сохранила облик многих из них. Не берусь утверждать, что все они были писаные красавицы. А вот то, что все они были обаятельны, бесстрашны, беззаветно преданы долгу милосердия и не оставляли без первой помощи ни одного страждущего, — это было так. И наконец, как они были молоды!..

Я собирался сейчас рассказать о почтенном ветеране войны заслуженном военфельдшере Аполлинарии Петровне Храпач и тут же спохватился: бог мой, да ей же летом 1941-го шел лишь 20-й год. И она только что окончила техникум и получила военный билет, ей присвоили звание лейтенанта медицинской службы и направили на работу в качестве военфельдшера. Тогда ее никто не называл по отчеству, а звали Поля, иногда Полюшка. Веселая, звонкоголосая.