Виктор Смольников - Записки Шанхайского Врача

Через полчаса после начала ужина совершенно пьяным оказался наш судовой врач, пришедший к ужину на вид совершенно трезвым. Очевидно, успел зарядиться у себя в каюте. Ирландец с ярко-рыжими волосами и голубыми глазами, под тропическим солнцем он покрывался каким-то ярко-розовым загаром, упорно просиживая на надувном резиновом кресле бледно-зеленого цвета, которое ставил на одной из верхних палуб, все свое свободное время. А свободного времени у него было море. Он имел од-ну-единственную обязанность - ежедневное проведение приема в судовом госпитале, длящегося не более часа. На этом его работа заканчивалась. О медицине он ни с кем не говорил и, вообще, был немногословен, но виски пил регулярно и в достаточном количестве. Однажды он пригласил меня посмотреть его госпиталь на две койки. Это были довольно просторные каюты. Операционный стол. Лонгеты для укрепления гипсовых повязок при переломах костей, костыли, банки с гипсом, аптека, большая бочка английской соли (слабительное)... Наконец, очень вместительный склад с профилактическими резиновыми изделиями, их было так много, что он, наверное, смог бы обеспечить ими на одну ночь весь военно-морской флот ее величества королевы Великобритании.

На рассвете 26 декабря мы прибыли в Сингапур и пришвартовались довольно далеко от центра города - в грузовых доках, рядом со складами каучука. Здесь было жарче, чем в Табако: уже в семь часов утра я сидел в каюте без рубашки, правда, тело было совершенно сухим.

За два дня до Нового года ко мне на корабль зашел мистер Юстас, родственник семьи Дин, моих шанхайских пациентов, и пригласил меня встретить Новый год с ним и его друзьями в Танглин клубе - самом фешенебельном клубе Сингапура. Как мне рассказывал доктор Андерсон, английский писатель Ноэул Кауард, побывав в Танглин клубе сказал: «Теперь я понимаю, почему в Англии так не хватает кухарок», - после чего вход для него туда был закрыт. Ноэул Кауард сказал не просто глупость, это было почти оскорблением, которого женщины Танглин клуба совсем не заслуживали. Они являлись, между прочим, членами клуба, были хозяйками, а он - их гостем.

Сомерсет Моэм, который хорошо знал женщин из британских колоний и который почти никогда о женщинах хорошо не отзывался, не позволял себе ничего подобного ни при никаких обстоятельствах. У замечательного английского поэта Ричарда Киплинга, известного своими консервативными, ретроградными взглядами и сословными предрассудками, в одном из стихотворений есть замечательная фраза: «И жена полковника, и солдатская жена Маша - все же сестры в глубине души своей» (привожу ее достаточно вольный перевод, передавая только смысл). Я и сам за четырнадцать лет работы видел сотни этих женщин - англичанок, шотландок, женщин Уэллса. Ноэул Кауард был к ним несправедлив. О таких людях, как он, говорит хорошая русская пословица: ради красного словца не пожалеет и родного отца.

Накануне Нового года Юстас заехал за мной в восемь вечера, и мы покатили по мокрым улицам Сингапура за город. Танглин клуб - это большое здание, вернее, колоссальная веранда, а может быть, несколько смежных веранд - я не рассмотрел, так как была ночь. Стен нет, но во время тропического дождя, а ливень льет каждый день, опускаются соломенные шторы, чтобы дождь не попадал на веранду. Я не взял с собой в дорогу смокинга, но Юстас сказал, что сегодня это не важно, так как будет костюмированный бал и в пестрой толпе на мой внешний вид никто не обратит внимания. В большом зале не было места. Тут были и раджи в богатых костюмах, усеянных драгоценными камнями, возможно, даже неподдельными, и дамы в костюмах времен королевы Елизаветы (это в тро-пическую-то жару!), пажи, гренадеры, адмирал Нельсон с заклеенным глазом и подзорной трубой в руке, маркитантки времен герцога Уэллингтона, которые плелись в хвосте его армии для нужд солдат, был даже стоявший скромно у стены малайский полицейский, одетый в синий мундир, шорты, белый берет и белые краги. Его присутствие многих англичан шокировало, так как полицию в Танглин клуб не допускали. Потом выяснилось, что это был англичанин, вымазавший себе лицо сажей и нарядившийся в форму малайского полицейского. Я встретил доктора Андерсона, он приехал от больного, поэтому был в летнем смокинге. На голову он надел красную турецкую феску, изображая турецкого джентльмена.

Разошлись в три утра. Юстас одолжил мне свою машину с шофером-малайцем, чтобы добраться до корабля, и предупредил, что здесь, если иностранец едет один, сидеть рядом с шофером-малайцем не принято. Как праздновали Новый год у нас на корабле, не знаю.

В Сингапуре мы простояли девятнадцать дней. Сначала была забастовка докеров, и они не грузили резину, потом пошли дожди и резину грузить было нельзя. Затем погрузили большой ящик с питоном для лондонского зоопарка.

В Сингапуре мы потеряли нашего веселого Миллера. Накануне отплытия из Шанхая Миллер, инженер авиации английской авиационной компании, получил приказ о переводе в Лондон и срочном прибытии на новое место работы. Он мог лететь самолетами своей компании Шанхай -Гонконг и Гонконг - Лондон, в худшем случае - пятнадцать суток плыть на океанском лайнере Шанхай - Лондон. Но Миллер решил изобразить из себя наивного простачка и купил билет на корабль, который на тот же путь затрачивал более двух месяцев. Миллер не торопился на новую работу, и судьба жестоко его за это наказала. А случилось вот что. Из Батавии (Джакарты) пришел и встал рядом с нами большой голландский лайнер «Боиссевайн». Мы пошли посмотреть, что он собой представляет: делать все равно было нечего. Миллер пригласил нас в бар лайнера, собираясь угостить голландским джином, чтобы мы убедились, какая это дрянь по сравнению с английским джином. Лайнер был намного больше нашего корабля. Мы долго блуждали по широким, выложенным паркетом коридорам, в которых на полу, поджав ноги, сидели индонезийские слуги в пестрых национальных костюмах, и наконец мы попали в бар - большое помещение с длинной стойкой. Наше нахальное появление на чужом корабле никого не интересовало, для индонезийских барменов было достаточно, что пришли белые джентльмены. Миллер заказал всем по порции голландского джина «Боле» с тоником - газированной водой с добавлением небольшого количества сахара и хины. Многие живущие в тропиках иностранцы пьют джин с тоником из-за того, что хина предупреждает малярию. Чушь, конечно. В стакане тоника хины столько, что не хватит вылечить от малярии и даже малярийного комара. Однако в такой микроскопической дозе хина придает напитку еле уловимый приятный вкус горечи.

«Вот видите, джентльмены, - сказал Миллер, когда мы сделали по глотку, - какая это дрянь по сравнению с английским джином «Гордон». Только такие дураки, как голландцы, могут глотать эту отвратительную жидкость».