Владимир Кованов - Призвание

— Вот вы нам и покажите это, — лукаво заметил присутствовавший на вскрытии ассистент клиники.

Поскольку мой диагноз был выведен чисто логическим путем, я оказался в затруднительном положении. Вдруг, чувствую, кто-то тихонько толкает меня под локоть. Я оглянулся и увидел, что это наш Иван Глебыч — старый служитель, лаборант секционной. Ободряюще подмигивая, он протягивал мне пинцет с тканью легкого. В первый момент я ничего не понял и, только пристально вглядевшись в тонкие, пенящиеся полоски ткани, обнаружил раковый узелок. Аргумент неопровержимый! Клиницисты были посрамлены…

Иван Глебович Трофимов пришел на кафедру патологической анатомии семнадцатилетним деревенским пареньком, не имея ни образования, ни какой-либо специальности. Его определили на должность служителя — приносить и уносить трупы после их вскрытия. Здесь нужна была большая физическая сила, выдержка. При вскрытиях ему надлежало помогать патологоанатому выполнить наиболее тяжелую работу — произвести распилы костей, вскрыть черепную коробку и, наконец, взять необходимый материал на исследование. Он должен был готовить все необходимое для следующего вскрытия. Так день за днем, редко выходя из секционной, молодой служитель осваивал свое сложное и трудное дело, зорко присматривался к работе врачей и профессоров, пока не научился и сам разбираться, как практик, в делах, входящих в компетенцию врачей. Имея от природы недюжинные способности, он стал незаменимым помощником врачей-патологоанатомов.

Иван Глебыч часто приходил нам, молодым, на помощь. В трудных ситуациях он оказывался рядом и «подсказывал» нужные аргументы, особенно если речь шла о первичном раке того или иного органа.

Трофимов обучал нас и технике вскрытий, всем ее тонкостям, предупреждал о возможных опасностях при вскрытии, следил, чтобы все надевали резиновые перчатки, фартуки и очень сердился, если кто-нибудь из нас пренебрегал «техникой безопасности». Мы, аспиранты, любили и уважали этого несомненно талантливого и доброго человека.

На попечении Ивана Глебыча находилась не только секционная, где производились вскрытия трупов, но и музей учебных и научных препаратов. Здесь же нашлось место и для столов аспирантов. Поэтому мы постоянно были вместе и привязались к Глебычу, как к родному. Во многом именно ему мы были обязаны умением быстро и точно готовить растворы для консервации органов, делать тонкие срезы с кусочков тканей, замороженных углекислотой.

Мы подолгу засиживались на кафедре, обрабатывая «случаи» или занимаясь изготовлением препаратов. Допоздна задерживался и Иван Глебыч, помогая подготавливать материал для сдачи профессору. Каждый протокол вскрытия и заключения мы должны были тщательно обосновать и подтвердить данными микроскопического исследования тканей органов.

— А почему кусочки почек не взяли? — вдруг спрашивал Глебыч. — Ведь человек-то от почечной недостаточности скончался.

Мы вздыхали, чесали затылки и обещали впредь быть внимательнее. Зато когда все шло гладко, Иван Глебыч говорил:

— Молодцы ребята!

И это была высшая похвала.

Трофимов знал и помнил наизусть почти все выставленные в музее препараты. А их было около трех тысяч. И сейчас, расставленные по полкам в соответствии с принятой системой деления заболеваний, они хранятся в больших стеклянных шкафах музея. Здесь представлена, по существу, вся патология человека. Легкие туберкулезного больного с характерными изменениями в ткани: участки распада с образованием гнойных полостей, сухожильных тяжей. Растянутые камнями почки с полной атрофией коркового вещества, перерожденная ткань печени, сердце с утолщением мышечных стенок желудочков, деформированными клапанами сердечных отверстий и т. д. Есть в музее и поистине уникальные препараты: сросшиеся близнецы, родившиеся без рук или ног, с одним глазом и т. д. Иван Глебыч любил рассказывать чуть ли не о каждом из них.

В 1915 году Иван Глебыч приготовил препарат и теперь хранящийся в огромной стеклянной банке. Там законсервирована большая часть туловища человека, имевшего два половых органа. Был у этого человека и еще один вид уродства — третья недоразвившаяся нога, из-за чего он носил очень широкие шаровары, похожие на юбку. Каким-то образом он попал к профессору А. В. Мартынову и попросил сделать ему операцию — удалить третью ногу. Мартынов согласился. Операция затянулась, и больной ее не перенес. Так в музее оказалось диковинное пополнение.

Кафедра во многом была обязана Ивану Глебычу созданием своей уникальной коллекции препаратов. Он помогал профессору Талалаеву в разработке нового метода изготовления пластинчатых препаратов, заложенных между стеклами в агар-агаре, который и теперь широко используют при обучении студентов.

Самородок-практик, он был не только хранителем, но и реставратором препаратов, незаменимым помощником профессора Абрикосова. И не случайно, когда Алексею Ивановичу было поручено подготовить для бальзамирования тело В. И. Ленина, он взял с собой Ивана Глебыча и вместе с ним выполнял это ответственнейшее дело. Ивану Глебовичу Трофимову в числе немногих тогда было присвоено звание Героя Труда с вручением грамоты Верховного Совета СССР.

По этому поводу на кафедре состоялось торжественное заседание. Помню, на чествование Ивана Глебыча пришли врачи не только институтских клиник, но и всех лечебных учреждений города. И не удивительно: ведь столько поколений медиков в той или иной мере пользовались его помощью.

На втором году пребывания в аспирантуре (было это в 1932-м) А. И. Абрикосов решил послать нас в Ленинград познакомиться с патологоанатомическими школами и побывать в лаборатории у И. П. Павлова. В письме к замечательному ученому Алексей Иванович просил позволить нам присутствовать на опытах в его лаборатории.

Можно представить себе, как не терпелось нам попасть к И. П. Павлову. И наконец этот день наступил.

Двухэтажное здание лаборатории, ничем не примечательное с виду, помещалось на территории Института экспериментальной медицины. С трепетом вошли мы в лабораторию и сразу же оказались в просторном зале-приемной. Пол зала был бетонный, серого цвета, мебель простая, деревянная, потолок и стены давно не белены. Вдоль стен зала стояли деревянные станки для собак. Мы с интересом рассматривали обстановку приемной, как-то не укладывалось в сознании поначалу: великий физиолог и вдруг вокруг него все так просто и скромно! Вскоре сверху по винтовой лестнице быстро спустился вниз чем-то расстроенный, так хорошо знакомый по портретам, Иван Петрович. Он в гневе стал ходить из конца в конец зала, громко выговаривая одному из экспериментаторов за неудачно поставленный опыт и напрасно погубленную собаку.