Владимир Кованов - Призвание

В противоположность Бекетову Сергей Александрович не стремился стать на одну ногу с учениками или разговаривать с ними, как с равными. Но вместе с тем он и не подавлял инициативы ребят, поддерживал их разумные общественные начинания. Бывал на заседаниях учкома и репетициях драмкружка, помогал выбрать репертуар для выступлений, правил заметки в стенгазету.

И хотя Яковлев был суховат и строг, многие шли к нему со своими невзгодами. Когда Яше Казанскому нечего было есть и нечем кормить своего младшего брата и он пришел к Сергею Александровичу, тот, несмотря на тяжелые условия, нашел все же возможность помочь ему: устроил Яшу рабочим по ремонту школы.

Я ближе узнал и оценил Сергея Александровича, когда в течение двух лет был председателем ученического комитета. Он часто приходил на заседания учкома, садился где-нибудь в стороне, прислушиваясь к нашим горячим спорам. На собраниях стоял неумолчный шум и гам. Каждый кричал, председателя никто не слушал. Угомонить ребят мог только Яковлев. Когда мы не могли найти единого решения, он брал бразды правления в сбои руки и двумя-тремя фразами расставлял все по местам.

Большой след в нашей жизни оставила Мария Васильевна Загрядская. Она преподавала биологию и химию. Входила в класс быстрым, размашистым шагом, на ходу деловито поправляя коротко подстриженные, непокорные волосы. Каждого ее урока мы ждали с нетерпением. Но самыми интересными были, пожалуй, занятия в саду, в поле, в лесу. Здесь под руководством Марии Васильевны мы постигали тайны земли — источника всех благ человека, учились читать мудрую книгу природы.

Всем очень хотелось быть похожими на своих учителей. Впрочем, большинство из нас в то же время еще не выбрало себе дороги. Школа наша получила задание готовить учителей для начальной школы («шкрабов», как их тогда называли) и культурников для сельских изб-читален. Такие профессии, как инженер, химик, агроном, были мало знакомы. О хирургии я и думать забыл, после того как Павел признался, что «предсказание» якшенского фельдшера Мартынова он выдумал.

Мы все же понимали, что от нас требовались не только твердые знания по основным предметам: предстояло с первых же самостоятельных шагов бороться с темнотой, невежеством и неграмотностью на селе, участвовать в строительстве нового быта, а для этого надо было многое знать и многое уметь. Книга все прочнее входила в нашу жизнь. Уже была прочитана школьная библиотека: Лажечников и Загоскин, Майн-Рид, Жюль Верн, Дюма. На смену им пришла более серьезная литература. Молодая хозяйка волостной библиотеки Аня Вавилова разрешала нам рыться на полках и выбирать все, что понравится. Так я ближе познакомился с Чернышевским и Белинским, Чеховым и Горьким, полюбил «Спартака» и «Мартина Идена». Читали мы каждую свободную минуту, иногда, при свете коптилки, ночи напролет…

Жил я в то время вместе с тремя товарищами в доме крестьянина Маркина; сын его учился вместе с нами в одном классе. Питались из общего котла. Хозяйка дома варила нам суп и кашу, а хлеб у каждого был свой — его присылали из дома.

«Коллектив» у нас подобрался разношерстный. Самой любопытной фигурой был, пожалуй, Саша Фролов — юноша впечатлительный, горячий, неуравновешенный. Он не признавал никаких авторитетов, то и дело вступая с кем-нибудь в конфликт — с учителями, товарищами и даже комсомольской ячейкой. Но если Саше поручали дело по душе, он отдавался ему со всей горячностью.

Однажды Фролов привез из дома сочинение Кропоткина «Хлеб и воля» и несколько других книжек анархистского толка. Эти книги достались Саше от его отца, испытавшего сильное влияние анархистов. Надо сказать, что книги Кропоткина были прочитаны нами с интересом и на какое-то время овладели нашим вниманием. Но ненадолго. Молодежь искала ответы на самые животрепещущие вопросы — о нэпе, о кооперации, о том, как будет устроено пролетарское государство. Искала и находила их в работах В. И. Ленина. Разобраться самим было, конечно, нелегко, но на помощь приходили учителя.

1926 год. Мы уже перешли в выпускной класс. Читали газеты и бурно обсуждали новости: началась индустриализация! Да и сами выпускали стенгазету — предмет нашей гордости. Читали ее не только ученики и учителя, но даже родители, специально приходившие для этого в школу. Помимо прочих материалов, в стенгазете помещали стихи и рассказы школьных самодеятельных писателей и поэтов.

Желающих попробовать силы в литературе было много. Поэтому-то и возникла мысль выпускать свой литературный журнал. С. А. Яковлев, одобрительно относившийся к любой хорошей инициативе, поддержал нас. Редактором журнала единогласно избрали Сашу Фролова. После выхода первых же номеров журнал завоевал в школе популярность. Однако судьба его оказалась непредвиденной.

Создали мы журнал, как я уже говорил, с согласия директора школы. Знал о нашем «детище» и секретарь волостного комитета комсомола Виктор Попов. Мы любили и уважали секретаря волкома. Он не упускал случая побывать на комсомольских собраниях, помогал нам советом и делом. Но как нарочно, именно в это время Виктор получил назначение на другую работу, а вместо него секретарем волостной комсомольской организации стал некто Борис Моисеев. Вид у нового секретаря был надменный, начальственный. На нас, школьников, он смотрел свысока, и если доводилось к нему за чем-то обращаться, то он не советовал, а поучал, как надо действовать. И мы дружно невзлюбили Моисеева.

Узнав о существовании в школе рукописного журнала, Борис Моисеев тотчас вызвал к себе секретаря ячейки Витю Яворского и предложил немедленно ликвидировать этот, как он выразился, «нарост». Моисеев явно усмотрел в издании школьного журнала нечто вроде «фракционной деятельности».

После этого на собрании школьной комсомольской ячейки произошел примерно следующий разговор.

Я в о р с к и й. Кто члены редколлегии журнала и кто вас выбирал?

Ф р о л о в. В редколлегию входят Женя Васютина, Володя Кованов и я. Выбирали нас на общем собрании класса. Бюро ячейки об издании журнала знало.

Я в о р с к и й. Мы получили от волкома комсомола указание ликвидировать журнал, а вам нужно самораспуститься.

Ф р о л о в. Распустить нас вы не имеете права. Снять с нас полномочия членов редколлегии может только наш класс…

Нужно сказать, что мы знали о решении волкома закрыть наш журнал, но, считая это несправедливым, заупрямились. Когда об этом сообщили Борису Моисееву, он пришел в ярость. Приехав к нам, Моисеев потребовал созыва общего собрания. Собрание было бурным; ребята кричали, свистели, не давали Моисееву говорить. Секретаря волкома обвинили в «подавлении свободы». Школьные активисты и даже преподаватели поддержали нас. Дело приняло неприятный оборот.