Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Большим горем для меня в 1938 году была ошеломившая своею неожиданностью смерть Саввы Артёмовича Самофала. Известие о его смерти и предстоящем дне его похорон получено было мною из Воронежа в марте от дирекции воронежского Лесокультурного института.

В качестве профессора этого института и декана факультета Савва Артёмович в течение нескольких лет со свойственной ему настойчивостью и энтузиазмом отдавал свои силы не только научно-исследовательским, но и организационным работам по устройству самого института и подъёму общественной и культурной жизни студенчества и преподавательского персонала. Насколько высоко ценил я Савву Артёмовича, как человека науки и как выдающуюся высокими качествами личность, видно из моей телеграммы, посланной в институт на полученное извещение о смерти Саввы Артёмовича:

«Воронеж, Лесокультурный институт, директору Рычкову

Потрясён и глубоко опечален безвременной кончиной выдающегося учёного, исследователя, биолога, замечательного человека, верного сына народа профессора Саввы Артёмовича Самофала. Искреннее соболезнование Институту по поводу этой невосполнимой утраты. Пусть неумирающий обаятельный образ неутомимого исследователя, всегда воодушевлённого творческой синтетической мыслью, монолитного честного большевика-общественника с несгибаемой волей к упорному труду, поднявшегося из подлинной народной толщи до высших ступеней научного творчества и общественно-политической культуры, остаётся живым ведущим примером для смены.

Профессор, доктор медицинских наук

Захарий Френкель».

Моё знакомство, скоро перешедшее в основанную на глубоком взаимном уважении дружбу, с Саввой Артёмовичем имело более чем десятилетнюю давность. В начале лета 1925 г. произошёл совершенно неожиданный для меня разговор со мной младшей нашей дочери Лёли, бывшей тогда студенткой Лесотехнической академии, о том, что она хотела бы познакомить меня с одним из ассистентов Лесного института С. А. Самофалом, которого они считают очень оригинальным и серьёзным человеком, вышедшим из народной среды и с которым у неё складываются дружеские отношения [289] Савва Артёмович Самофал родился в 1885 в бедняцкой украинской семье. Рано остался сиротой, был подпаском. В 9 лет один ушёл в Харьков. Был певчим в церковном хоре, работал в лесничестве. Затем поступил и с отличием окончил лесную школу где его приметил профессор В. Д. Огиевский и пригласил к себе в Петербург. Там С. А. экстерном сдал экзамены за курс гимназии и поступил в Лесотехническую академию. Учёба была прервана начавшейся 1-й мировой войной. Окончив школу прапорщиков, С. А. попал на Северо-Западный фронт, дослужился до звания штабс-капитана. За мужество и боевые заслуги был награждён орденами Св. Анны, Св. Станислава и Св. Владимира. В 1918 вернулся к учёбе, но вскоре был призван в Красную Армию. Воевал на разных фронтах, кончил службу в 1922 в должности начальника Разведуправления Северо-Кавказского фронта. Только в 1923, в возрасте 38 лет, С. А. закончил Лесотехническую академию и сразу активно занялся научно-преподавательской работой. За короткий срок он стал признанным учёным-лесоводом. Став профессором, он с 1931 до своей смерти в 1938 заведовал кафедрой лесных культур в Лесокультурном институте в Воронеже. .

Не скажу, чтобы при первом знакомстве с С. А. Самофалом он произвёл на меня значительное впечатление. Однако позднее, когда после женитьбы на моей дочери Савва Артёмович жил в одном с нами доме, я открыл в нём человека далеко незаурядного. Его мысли постоянно были заняты глубоким и беспристрастным анализом и обобщением всего, что он осваивал в науке, в философии и в развёртывавшейся вокруг него жизни. Помимо чтения лекций он заведовал в Лесотехнической академии станцией по отбору лучших семян. Но собственными опытами и статистико-математической проверкой результатов выращивания сосны и дубов из семян отборных и менее качественных, он убедился в решающем значении более счастливых условий последующего развития растений. Его называют Мичуриным в лесоводстве. Из своих опытов он сделал выводы для культивирования растительных организмов, аналогичные взглядам социальной гигиены в её борьбе с так называемым «социальным дарвинизмом» и «евгеникой». Савва Артёмович привлекал меня своей прямотой и мужественным смелым характером. И я искренне считал его одним из лучших своих друзей.

Уже в 1937 г., но особенно в 1938 г., всё чаще, всё непонятнее и неожиданнее становились случаи внезапного ареста и заключения в «Большой Дом» (БД) [290] Так в Ленинграде в годы репрессий называли здание НКВД на ул. Воинова (Шпалерной). партийных и непартийных работников советских учреждений, научно-исследовательских институтов и преподавательского персонала. Каждый день называли всё новых и новых лиц. Я не верил всяким слухам, считал, что молва всегда раздувает и преувеличивает тревогу.

Однако для меня несомненным был совершенно уже невероятный арест Б. Ф. Дидрихсона. Супруга его со страданием рассказала мне, как пришли к ним, произвели обыск, не нашли ничего предосудительного, но тем не менее арестовали и увели в БД, не предъявив никакого обвинения и не сказав вообще, за что и для чего. Борис Фёдорович был искренний почитатель Сталина, восхищался советскими успехами, с внутренним умилением говорил о великом переломе и социалистических достижениях, закрепляемых под сталинским руководством. Ещё более непостижимым стал столь же неожиданный арест директора 2-го Ленинградского медицинского института Вольфсона — преданного члена ВКП(б), с энтузиазмом проводившего всегда и все директивы партийных органов. Затем последовал арест заведующего Горздравотделом — спокойного, настойчивого партийного работника Богена. Говорили об аресте таких законопослушных профессоров ГИДУВа, как Велановский, Цукерштейн и др. Аресты и заключение в БД с каждым днём ширились и захватывали всё новые круги. Говорили, что берут и увозят в Большой Дом людей без всякой связи с их взглядами и деятельностью: директоров заводов и просто рядовых инженеров, профессоров и случайных научных сотрудников. Нельзя было ничего понять. Говорили, что все держат наготове чемодан со сменой белья, одеялом и подушкой на всякий случай. От природы я не беззаботный аркадский пастушок, я всегда жду всего худшего, но на этот раз у меня ни разу не проскользнула мысль, что беда может свалиться и на мою голову…

Я весь без остатка отдавался профессорской работе в рамках общих заданий и директив; со всею добросовестностью работал в Институте коммунального хозяйства по разработке вопросов санитарного благоустройства Ленинграда. В течение многих лет все мои сотрудники, ученики, как и все вышестоящие работники, видели мою преданность делу социалистического строительства и готовность без устали работать. Одинаково и директор НИИКХа И. М. Маврин, и директор ГИДУВа Н. А. Виноградов, мой бывший ученик по 2-му ЛМИ, близко видевшие и знавшие мою работу, ценили не только мои знания, но и мою заинтересованность в успехе социалистического строительства.