Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Летом 1938 г. Любовь Карповна с моей старшей дочерью Зиной и внучкой Любочкой были в Крыму для обеспечения противотуберкулёзного лечения, в особенности Любочке. Возвращаясь после рабочего дня на «Полоску», я после короткого послеобеденного отдыха по многу часов отдавался работам в саду и огороде. Всё домашнее хозяйство вела оставшаяся со мной на «Полоске» моя младшая дочь Лёля. В конце июля и затем в августе в Ленинграде стояла невыносимая жара. Воскресенье я обычно проводил в Пушкине у Екатерины Ильиничны, совершая прогулки по паркам и в окрестностях с Иликом. Как-то после лекции очередному циклу санитарных врачей в ГИДУВе в конце июля я торопился на трамвае по Кирочной улице, чтобы пересесть у Литейного на автобус к Витебскому вокзалу. Я обратил внимание, что при попытке выйти из трамвая меня сильно зажали со всех сторон несколько вскочивших через переднюю площадку молодых людей, которые затем, оттолкнув меня в дверь вагона, сами в вагон не вошли. Когда я затем хотел посмотреть на часы, чтобы проверить, не опаздываю ли я к поезду, оказалось, что петля моего жилета, через которую было продето кольцо цепочки от часов, прорезана и ни часов, ни массивной цепочки не было. В течение многих десятилетий была у меня привычка так, по-старому, носить часы. Самые часы были мне дороги как подарок, сделанный в память первого пребывания нашего за границей. Мне сразу стала ясна вся процедура ограбления у меня часов. Я вспомнил, что когда я поднялся, чтобы выйти через переднюю площадку, сидевшие подле меня развязные молодые люди быстро устремились к выходу через заднюю дверь. Это именно они вскочили при остановке вагона на переднюю площадку, зажали меня, проталкивая народ в вагон, успели прорезать петлю, захватить часы и быстро скрылись за углом Литейного проспекта.

У меня нет пристрастия к вещам, но эта потеря сильно испортила мне настроение. Вернувшись в понедельник с работы на «Полоску», я принялся проверять себя, не забыл ли я часы, уезжая в субботу. Их, конечно, ни на столе, ни в ящиках не оказалось. В то время, как я всё ещё был занят поисками, в комнату вошёл какой-то человек в сопровождении двух других. Он предъявил приказ об обыске у меня и о моём аресте. Обыск он производил в высшей степени поверхностно. Очень мало интересовался бумагами, тетрадями, папками, взял мой паспорт и предложил следовать за ним. Я понимал злую мою участь. Моя самоотверженная милая Лёля твёрдо и настойчиво пререкалась с посланцем Большого Дома, старалась потом влить хоть луч надежды в моё сознание, трогательно ободряла меня, следуя долго за извозчиком, на котором меня увозили. Никогда не забыть этих минут расставания 20 июля 1938 г., когда я покинул Лёлю одну на «Полоске».

В Большой Дом меня ввели со Шпалерной улицы в отделение, где под охраной тюремной стражи ожидало уже несколько таких же, как и я, постигнутых злым жребием. У стола снимал оттиски пальцев приставленный к этому делу распорядитель. Он подозвал меня грубым окриком, после изъятия у меня из карманов всего, что там было (кроме носового платка) и составления описи, в которую были внесены и отобранные у меня очки, срезал все пуговицы от пиджака и брюк, так что штаны мне пришлось поддерживать рукой; выдернул из ботинок шнурки и заставил меня сделать оттиск пальца на особом, покрытом печатной краской, листке.

Обращение его со мною вызвало у меня воспоминание о работе бойцов в зале для убоя скота. Ему совершенно безразличны были всякие мои чувства и недоумение от неожиданности совершаемых со мною и моим туалетом процедур. Затем я был поставлен в один из стоявших у стены фанерных шкапов. Дверь шкапа захлопнули. На все мои вопросы следовал окрик: «Жди!». Прошло мучительно долгое время (более часа), я изнывал от жажды и жары. Наконец дверь шкапа отомкнули и тюремный страж, предшествуемый тем самым чином, который привёз меня из дому, провёл меня по лестницам и коридорам к камере, в которую я был помещён.

Камера была переполнена заключёнными, стоявшими тесными группами вокруг столов и сидевшими вплотную друг к другу на скамьях вдоль стен. Было невыносимо душно. Казалось, что в этой давке и сутолоке нельзя прожить и часу, и я бы не мог поверить никому, что в этих условиях протянутся дни и ночи моей жизни в течение восьми нескончаемо длившихся месяцев моего существования, полного невообразимых мучений и растаптывания последних намёков на человеческое достоинство.

Лязг железных засовов и замков тяжёлой двери стих, и я с моим небольшим тюком (подушка, лёгкое одеяло и летнее пальто, смена белья и кусок хлеба) [291] По воспоминаниям Валентины Захаровны, делавший обыск сотрудник НКВД не велел З. Г. Френкелю брать с собой никаких вещей, но один из охранников шепнул ей: «Соберите, соберите какие-нибудь вещи, пригодятся…». остался стоять, за неимением места, где бы можно было сесть, окружённый задававшими мне самые различные вопросы моими собратьями по несчастью. Их всех интересовало, что пишут в газетах, что делается в институтах, знают ли, что здесь бьют неповинных людей. Один из говоривших при этом успокоительно добавил: «Ну, вас-то, конечно, бить и калечить при допросе не будут, ведь вы уже старик (мне было 69 лет), да ещё и профессор, хотя заявляли другие — в соседней камере сидит профессор уже 73-летний, а его бьют, это — как кого».

Нашлись милосердные души, которые достали стакан воды и занялись устройством для меня места где-либо на скамейке, чтобы мне можно было положить вещи и сесть. Эту помощь мне оказал Александр Александрович Штакельберг [292] Штакельберг Александр Александрович — российский энтомолог, в 1920–1942 работал в Зоологическом музее АН СССР. . Услыхав мою фамилию, он подошёл ко мне, сказал, что хорошо меня знает по рассказам своего отца, работавшего в Музее города. Сам Александр Александрович — зоолог Академии наук — толком не знает, по какому поводу он уже довольно давно находится в БД; думает, что причиной является его фамилия. Он переговорил с сидевшими на одной скамье научными работниками П. Н. Берковым [293] Берков Павел Наумович (1896–1969) — литературовед, член-корреспондент АН СССР. и с Д. Д. Максутовым [294] Максутов Дмитрий Дмитриевич (1896–1964) — оптик, член-корреспондент АН СССР, специалист по астрономической оптике. Изобрёл менисковые оптические приборы (телескоп Максутова). и с их согласия я был втиснут на ту же скамейку.

Поздно вечером я был вызван «к следователю». Мне заданы были вопросы для заполнения анкеты: где я работал, в каких именно институтах, с какого года читаю лекции, о моём семейном положении и пр. Никаких указаний, за что я арестован или какое предъявляется мне обвинение, сделано мне не было. Когда меня вернули в камеру, мои соседи с тревогой спрашивали, не били ли меня. Нет, меня ни о чём не допрашивали, а довольно сухо и мирно предложили дать сведения для заполнения анкетного листа.