Константин Фрумкин - Анатомия научно-фантастического рассказа

Научно-фантастический рассказ часто является полем напряжение между «литературным» и «интеллектуальным». «Интеллектуализация» требует концентрации смысла, ускорения темпа повествования, отбрасывания лишних подробностей и лирики — и вот для выполнение этой темы авторами, во-первых, используется прием «документализации», и, во-вторых — введение словесных объяснений, которые являются концентраторами смысла, резюмируя то, что было видно из предшествующего текста лишь намеками и разрозненными фрагментами.

Научно-фантастический рассказ в большинстве случаев является разновидностью новеллы, а для новеллы характерно т. н. «новеллистическое окончание», в котором сочетаются свойства финала и кульминации, а иногда еще и присутствует т. н. «пуант», то есть внезапный поворот сюжета. Важной особенностью русского научно-фантастического рассказа ХХ века является то, что в значительном числе случаев писатели к такому новеллистическому финалу не прибегают.

При анализе текстов научно-фантастических рассказов крайним интересным представляется такой аспект, как соотношение финала рассказа с развязкой сюжета. Логично было бы ждать, что эти два финала — логический и композиционный — совпадают. Так, несомненно, бывает, но не менее распространен и другой вариант композиции, когда сюжет закончен, но текст еще длится какое-то время. В произведениях большой формы такой прием иногда называется эпилогом, который определяется как заключительная часть, прибавленная к законченному художественному произведению и не обязательно связанная с ним непрерывным действием. Такие микроэпилоги часто имеются и в научно-фантастических рассказах. В этой связи финалы научно-фантастических рассказов можно разделить на две большие категории: финалы-развязки и финалы-эпилоги.

Финал-эпилог часто является симптомом некоторой «стыдливости» автора, не желающего подчиняться только характерным именно для фантастики художественным задачам. Эпилог часто используется писателем для того, чтобы отдать дань законам нефантастической художественной прозы, как они ему представляются, а или реже задачам научно-популярной и интеллектуальной литературы. То есть эпилог часто используется автором, чтобы хотя бы частично выйти за пределы жанра.

Вообще, функции эпилога чрезвычайно разнообразны. Иногда он должен рассказать о том, что же было после развязки. «Республика Южного Креста» Валерия Брюсова заканчивается тем, что описывается, как разрушенный город опять восстанавливается. В «Механическом правосудии» Куприна после того, как изобретатель машины для телесных наказаний во время демонстрации сам попадает в нее и оказывается выпоротым, дается главка, рассказывающая, как изобретатель жил после этого случая — таким образом масштабы «хронотопа» в эпилоге резко меняются, вместо поминутного репортажа дается обзор многих лет жизни.

В эпилоге может демонстрироваться, как принятое героями решение воплощается в жизнь. В эпилоге рассказа Феликса Дымова «Эти солнечные, солнечные зайчики», в котором принимается решение, что развоплотившиеся инопланетяне будут рождаться на земле в виде земных детей, показывается, как эти дети начали рождаться.

Иногда в эпилоге решается вопрос о возможности доказать или подтвердить те события, которые для читателя и героя, в сущности, в доказательстве не нуждаются. В «Первых людях на первом плоту» Стругацких (1968) герои в финале уничтожают улики, доказывающие реальность фантастического происшествия. В финале «Высота 4100» Василия Карпова (1984) появляются результаты анализа, подтверждающие древность неандертальца, с которым встретились альпинисты.

Для рассказов 30-х — 50-х годов характерны оптимистические финалы, рассказывающие о том, какие открываются перспективы в связи с очередной научной разработкой и как много интересной работы еще предстоит.

И пожалуй, важнейшее явление в эволюции композиции научно-фантастического рассказа, которое можно было наблюдать в постсоветское время, заключается в том, что писатели все-таки уже начали отказываться от эпизодов, сводящихся к возданию должного литературным законам — и от лирических введений в начале, и от вялых эпилогов в конце. Интерес читателя оказался важнее, чем дань литературным традициям, финалы постсоветских рассказов стали более энергичными и более точно совпадать с моментом развязки, а также часто и кульминации.