Питер Хёг - Темная сторона Хюгге

3 июля – Угрызения совести

Если бы она хотя бы получала какое-то удовольствие от того, что она настолько ленива. Если бы ей было наплевать на окружающую среду и общество, себя саму и смысл жизни. Если бы она могла расслабиться совершенно, выливать, вопреки запретам, ацетон в раковину на кухне и выбрасывать батарейки в обычный мусор. Если бы она могла совсем не думать о том, что магазины сети «Бругсен» излишне упаковывают свои товары и что разрушается озоновый слой. Если бы кто-то поинтересовался у нее, не считает ли она безобразием то, как мы загаживаем земной шар, а она бы, не сомневаясь, что все это раздуто и преувеличено, ответила бы: «Как-нибудь обойдется» или «Хватит вбухивать деньги налогоплательщиков в эту экологическую туфту». Но нет, Метте хватает чувства долга и ответственности ровно настолько, чтобы переживать и периодически страдать от приступов угрызения совести, однако она до того ленива, что не готова лишний раз и пальцем шевельнуть. Какой прок от того, что она будет экономно расходовать горячую воду, когда все остальные отвернули краны по полной? Она запросто обошлась бы тремя-четырьмя магазинами одежды в Копенгагене, без известных фирм и рекламы, но черта с два она будет делать это в одиночку. Если она должна ходить в перешитой мешковине, то пусть и другие это носят, как во время войны. Тогда не было людей, одетых изысканнее остальных, были только те, кто лучше управлялся с иголкой и ниткой, и всем приходилось штопать, латать и донашивать друг за другом. Если бы она могла просто покупать одежду и выкидывать ее, не думая о том, что это ненормально – вот так транжирить природные ресурсы и преумножать без нужды мусор, но она постоянно ощущает при этом легкие уколы. И найдя, наконец, совсем недорогую вещь, она не может не думать о том, что где-то в Индии дети работают, производя эту вещь для нее, и всегда будут жить в системе взаимоотношений «хозяин – раб», – и все же она совершает покупку. Она чувствует отвращение и бессилие, но только на пару минут, потом все проходит, да и выгодно приобретенная блузка не станет же уродливой оттого, что это Maid in Pain, «произведено в краю чужих страданий».

Западный мир не знает никаких запретов, выставляет всем напоказ голый зад, здесь нет места стеснительности. Вот сеть магазинов «все по 10 крон». Любые товары стоят десять крон. Это в 2002-то году! Вот игрушки, кухонная утварь, очки, побрякушки, часы, одежда. Любой дурак легко подсчитает, какие копейки заплатили рабочим на фабрике, если вообще что-то заплатили. Однако эти магазины расположены на перекрестках широких улиц, у них витрины с подсветкой, например, на Гаммель Конгевей прямо напротив остановки.

Нет, никому не стыдно торговать трудом детей и бедняков. В этих магазинах ничего не прячут и не занавешивают, они ничего не утаивают, в отличие от магазинов, торгующих порнопродукцией, где хотя и выставлены в витрине фотографии и секс-игрушки, но внутри везде задернутая шторка, по ту сторону выставленных товаров и на двери, так что клиентов не видно, когда они заходят внутрь поглазеть. В каком-то смысле проявление деликатности, поскольку люди по-прежнему испытывают некоторую неловкость, покупая вещи для ублажения собственных страстей.

И наоборот, все эти прилично одетые дамы, чада и отцы семейств, покупающие что-то в десятикроновых магазинах, у всех на виду. Метте, само собой, тоже там бывала. Помимо прочего, она купила там наушники, которые сломались, когда она доставала их из пластиковой упаковки (что можно было предвидеть), и она их выбросила. Наверняка с тем же успехом можно вылить в море чашку сырой нефти или сжечь ее, чтобы она преобразовалась в атмосфере в диоксин и тяжелые металлы, не принеся ни малейшей пользы.

«Как бы проголодался?» Так звучит отвратительный слоган фирмы «Кимс», производящей чипсы и чем еще там можно похрустеть, но так ведь и есть. В то время как в Эфиопии люди голодают, Метте несколько раз за день как бы начинает хотеться есть, исключительно от скуки. И совсем не потому, что она не пообедала, Метте съедает полпачки сырных чипсов. Она делает это, поскольку они вкусные и забавно хрустят, когда их грызешь. Фирме «Кимс» надо было бы вообще-то дать приз за точную формулировку девиза. Мы едим от скуки, покупаем от скуки одежду и мебель, тонны игрушек, просто потому, что нам прикольно их распаковывать, а потом все это, надоев нам, выбрасывается на помойку, и происходит это довольно скоро.

Метте не доставляет особого удовольствия задумываться над тем, насколько она ужасный потребитель, и хорошо, что эта мысль быстро вылетает у нее из головы, не оставляя после себя никаких существенных следов.

5 июля – Сёрина

Метте была в гостях у Сёрины. Сёрине 85 лет, она бодра, и ее, как маленького ребенка, вечно занимает какая-нибудь несущественная мелочь, вроде того, какого цвета кора у березы. Сёрина делает вещи, которых Метте почти никогда не делает: она изучает, радуется, чувствует себя благодарной. «Ну разве это не чудесно, что консервная банка может сверкать на солнце как золото? Разве не забавно, что в ужасном всегда отыщется что-то смешное? О, я встречала в жизни стольких интересных людей». Это просто-таки несправедливо, что Сёрине осталось жить всего пять, десять или пятнадцать лет. Ведь именно сейчас у нее есть все, она наполнена до самых краев, она просто не может перестать рассказывать обо всем том увлекательном, что ей довелось пережить. Истории сыплются из нее, как из рога изобилия, борясь друг с другом, прерывая друг дружку, чтобы самим вырваться наружу и быть услышанными.

И вот Сёрина – как плод, налившийся всеми соками: важными вехами своей жизни, детством, годами, когда она была взрослой, старостью, тремя мужьями (которых она продолжает переживать одного за другим) и двумя мировыми войнами. Кто сорвет этот плод, которому было дозволено провисеть на древе жизни 85 лет? У кого достанет на это уважения и чуткости? Детей у нее никогда не было, и совершенно не факт, что что-либо изменилось бы, будь они у нее.

Сёрина пытается поделиться своей жизнью, но ей никогда не удастся передать ее кому-то. Не будет ни одного свидетеля, который знал бы, какой была ее жизнь, и был готов нести ее истории дальше, унаследовать фотокарточки, фарфоровые статуэтки, мебель и люстры, подарки от всех тех людей, с которыми Сёрина знакомилась в поездках. В доме полно книг и предметов, единственная ценность которых в том, что кому-то они могли быть дороги как память. Они исчезнут вместе с ее смертью. Те из них, что не будут выброшены, продадут на блошином рынке, где новые хозяева возьмут их в свои семьи, не имея ни малейшего понятия об их значении и предназначении. Нет, нет никакой прелести в том, что жизнь продолжается в других формах, полагает Метте, в том, что страшненькая жестяная банка из-под печенья, принадлежавшая Сёрине, заживет новой жизнью у какой-нибудь чужой фрау, которая будет хранить в ней бельевые прищепки. Метте кажется ужасным, что Сёрина создала домашний очаг, практически перестающий существовать отдельно от нее. Она живет на своей вилле с 1953 года, 49 лет! И она так хотела бы поделиться всем этим с другими. Метте хорошо ее понимает. Если бы ей самой было 85 лет, она бы думала: «Вот последний шанс выплеснуть из себя все, что я знаю. Услышьте меня, кто-нибудь! Скоро меня не станет».