Питер Хёг - Темная сторона Хюгге

– Тебе нужно запрокинуть голову, – говорит он. – Вот, держи. – Он отрывает кусок бумаги от рулона для вытирания рук и протягивает ей. – Прижми к носу.

– Спасибо.

Она прижимает бумагу к носу с обеих сторон и наклоняет голову. В лице интенсивно пульсирует кровь, она чувствует нарастающий холодок и внезапно понимает, что она к тому же обмочилась в брюки.

– Я пописала в брюки, – говорит она.

– Ну ты, ма!

– Надо что-то придумать.

– Хм, – он молча курит, смотря в окно. – Можешь взять мои, – говорит он.

– Ты же не можешь разгуливать без штанов.

– Нет, но я имею в виду, пока не купишь себе что-нибудь.

– Неплохая мысль, – говорит она и моментально чувствует, как забрезжила надежда и откуда-то взялись новые силы.

Он бежит впереди нее к машине, и при виде его длинных, голых, белых ног, которыми он активно перебирает по холоду, ее разбирает смех. Его брюки настолько малы, что у нее не получается их застегнуть, но она натягивает их и стартует вслед за сыном. Они добегают до машины одновременно и синхронно прыскают от смеха.

– Видел бы ты себя со стороны, – кричит она.

– А ты себя, – отвечает он. Они облокачиваются на крышу машины, каждый со своей стороны, и почти захлебываются булькающим смехом. Лисбет открывает двери, и они падают в салон, она включает теплый обдув, подтягивает плед с заднего сиденья и сует ему. Потом они едут в «Бругсен».

Когда она выходит из магазина, надев в туалете для клиентов новые брюки и переобувшись, он сидит, прислонив голову к боковому стеклу. Кажется, что он спит. Она стучит по стеклу, он выпрямляется и опускает окно, она возвращает ему брюки и отворачивается, пока он натягивает их, прикрывшись пледом.

– Теперь пора пообедать, – говорит она, когда он вылезает из машины.

Он говорит, чтобы она пока шла в ресторан, а он подойдет чуть позже.

– Почему мы не можем пойти вместе?

– Мне нужно заскочить в магазин, купить курева.

– Я подожду здесь.

– Нет, ты не подождешь здесь. Мне еще надо в туалет.

Он многозначительно поднимает брови, глядя на нее.

– Но я же могу просто подождать здесь. Совершенно не проблема, если это и займет какое-то время.

– Ты не будешь меня ждать? О’кей?

– Ладно.

– Иди вон в ресторанчик и закажи нам что-нибудь.

– Что бы ты хотел?

– Не знаю. Просто что-нибудь съедобное. Ладно?

– Ты как: очень голоден, чуть-чуть или что-то среднее?

– Хватит уже этих вопросов. Это просто больше невыносимо.

Он идет через парковку, как всегда преисполненный внутренней свободы, которую он не в состоянии обуздать, она чувствует, как волны этой свободы бьются в нее и откатываются прочь. Его окружает сияние, настолько яркое, что даже у такого промозглого дня на тривиальной парковке появляется привкус влюбленности, оставшейся без ответа.

На площади перед рестораном припаркована одна-единственная машина. В коридорчике на входе Лисбет снимает верхнюю одежду, вешает ее на «плечики» и, обернувшись, ловит отблеск своего появившегося в большом напольном зеркале отражения. Первое, что бросается ей в глаза, – только что приобретенные ослепительно-белые кроссовки для бега. Над ними – лицо, налившееся гулко стучащей кровью. Нос покраснел и распух, верхняя губа раздулась, и от нее вниз через подбородок тянется красный, отчетливый след.

Она входит в пустой зал, который оказывается на удивление большим. Стены оклеены чем-то вроде бугристой золотистого оттенка кожи, по которой прошлись коричневым лаком. Потолок по всей длине поддерживают массивные балки. В зале стоит несколько диванов, обтянутых традиционной датской тканью – хлопок с шерстяной ниткой, – и журнальные столики, на которых лежат раскрытые книги с готическим шрифтом. Она идет по залу и заглядывает в книги. Библия и книжка для детей. Сверху лежат очки. Из глубины зала доносится шелест, и она громко откашливается. Через секунду, бесшумно скользя, к ней подходит женщина средних лет. Отработанными до автоматизма движениями она открывает перед Лисбет меню и собирается удалиться, но Лисбет останавливает ее, говоря, что хотела бы сделать заказ сразу, прямо сейчас, и заказывает две порции говяжьих котлет на обжаренном тосте, с луком и яичницей-глазуньей. «Сын сейчас подойдет», – объясняет она.

Когда женщина спустя двадцать минут приносит заказ, Мальте все еще нет. Она в нерешительности подходит к столику.

– Я не уверена, может быть, мне принести позже?

– Он, наверное, где-то застрял. Хотел купить что-то в «Бругсене», секундное дело.

– Да, но я могу пока унести, если желаете.

– Но вы же не сможете подогреть яичницу.

– Ничего страшного, я приготовлю новую.

– Знаете что, – говорит Лисбет. – Вы не принесете мне пока чашку кофе? Мне кажется, что-то случилось, что-то его задержало. А с мясом тогда пока повременим, если можно.

Она набирает его номер, но он не берет трубку. Потом женщина приносит кофе и не успевает вернуться на кухню, как Лисбет, едва отхлебнув из чашки, поднимается из-за стола и догоняет ее.

– Сбегаю-ка я посмотрю, куда он запропастился, – говорит она.

И, семеня, выбегает на улицу, застегивая на ходу пальто.

В «Бругсене» Мальте нет.

Она бегом возвращается в ресторан и звонит ему до тех пор, пока у него не включается автоответчик. Она оставляет ему голосовое сообщение. В этот момент у нее за спиной раздается шелест. Она быстро оборачивается и видит знакомую официантку в очках с плоскими стеклами.

– Нашелся ваш сын? – участливо спрашивает та.

– Придется еще немного подождать, он придет.

– Не хотите поесть, пока ждете?

– Да. Нет. Да, пожалуй, это самое правильное.

Как только официантка выходит из зала, Лисбет снова набирает номер сына. На этот раз он берет трубку.

– Да? – слышит она ленивый голос.

– Эсбен? – восклицает она. – Почему ты взял трубку?

– Потому что ты трезвонишь, не переставая. Уже раз пять, не меньше. Что ты хотела?

– Я пытаюсь дозвониться до Мальте.

– Я думал, он поехал с тобой.

Эсбен повышает голос, почти переходя на крик. Она, видимо, отвлекла его от какого-то важного занятия.

Теперь она уже не знает, что ей делать. Допивает остывший кофе и ждет.

Потом заказывает еще чашку. Она не уходит из ресторана.

Начало декабря выдалось относительно теплым и дождливым. День превратился в одни нескончаемые сумерки, свет фонарей отражается в мокром асфальте улиц, ведущих в объезд центра, и длинной череде лобовых стекол, выстроившихся в очередь на въезде в город и на выезде из него. Лисбет несколько дней старается не показываться никому на глаза, пока не зажило лицо. Припухлость спадает, но темно-красная линия, перечеркивающая нос и рот, все-таки пока видна. Выглядит это как ожог от лизнувшего лицо языка пламени. Выходя из дома, она натягивает на нос шейный платок и следит за тем, чтобы он не соскальзывал.