Елена Капинос - Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов

Подробный перечень различных концепций памяти, связанных с творчеством Бунина, приводит в своей книге Б. В. Аверин (АверинБ. В. Дар Мнемозины: Романы Набокова в контексте русской автобиографической традиции. СПб.: Амфора, 2003. С. 176–180).

«Куда точно и с какой целью едет он, – пишет об Ивлеве Η. М. Зоркая, – (…) остается неизвестным». Далее делается предположение, что Ивлев «ехал с самого начала по Лушкиным местам 〈…〉 Наверное, одиозность истории Хвощинского (а значит – и влюбленности в Лушку Ивлева) заставляет его скрывать, может быть, от самого себя истинную цель поездки» ( Зоркая Н. М. На рубеже столетий: У истоков массового искусства в России 1900–1910 годов. М.: Наука, 1976. С. 253, 256).

Сливицкая О. В. «Повышенное чувство жизни»: Мир Ивана Бунина. М.: РГГУ, 2004. С. 190–198. Что касается близости «мировоззренческих начал» Тургенева и Бунина, то здесь можно говорить об интересе обоих писателей к пограничным преморбидным и онейрическим состояниям, к различению их оттенков. В. Н. Топоров так описывает мистическое чувство Тургенева: «Мистическое чаще всего открывалось Тургеневу в таинстве жизни и смерти, а одной из частых и конкретных форм проявления мистического были сны, которые он фиксировал в своих произведениях и письмах многажды и обычно очень тонко, стараясь не возмутить виденное слишком грубой реальностью слова» ( Топоров В. Н. Странный Тургенев (Четыре главы). М.: РГГУ, 1998. С. 47).

См. об этом подробнее: Сливицкая О. В. «Повышенное чувство жизни»: Мир Ивана Бунина. С. 190.

С. Кржитски, несколько спрямляя проблему, называет «Ивлева» «ранним псевдонимом» Бунина («Ivlev is an early pen name of Bunin») ( Kryzytski S. The Works of Ivan Bunin. The Hague; Paris, 1971. P. 114).

«“Погода” повторяет и усиливает “линию Лушки”, ей вторя, вибрируя, нарастая. Знаменательно здесь то, что погода – так сказать, “компонент пейзажа” – у превосходного пейзажиста Бунина в рассказе отделена от пейзажа, имеет свою самостоятельную роль. Пейзаж ровный, однотонный. Погода же изменчива, одухотворена, подводит нас к кульминации и разрядке» ( Зоркая Н. М. На рубеже столетий. С. 257).

Ярко прослеживается этот прием, к примеру, в рассказе «Темир-Аксак-Хан», где в начале от лица автора описывается морской берег: «Издалека, снизу, доносится шум невидимого моря, со всех сторон веет из темноты влажный беспокойный ветер» (5; 34), а в конце редкое, с ранних лет присущее Бунину чувство близости невидимой водной стихии, незаметно «передано» героине: «…в эту темную и влажную ночь с отдаленным шумом невидимого моря, с запахом весеннего дождя, с беспокойным, до самой глубины души проникающим ветром» (5; 36).

Жолковский А. К. «Легкое дыхание» Бунина – Выготского семьдесят лет спустя // Жолковский А. К. Блуждающие сны и другие работы. М.: Наука, 1994. С. 115.

Именно такую версию прочтения имени Лушки предлагает Л. П. Пожиганова. См.: Пожиганова Л. П. Путешествие с Дон-Кихотом: поэтика игры в рассказе «Грамматика любви» // Пожиганова Л. П. Мир художника в прозе Ивана Бунина 1910-х годов. Белгород, 2005. С. 134.

К тому же « плакучая береза» продолжает тему «черных куличиков», которые « с плачем метнулись 〈…〉 в дождливое небо» (4; 301). Плотная мотивная сетка «печальных» мотивов придает элегическую окраску всему тексту «Грамматики любви», где внешние, «пейзажные» и «интерьерные» черты наплывают на сферу эмоциональной жизни героев и автора.

Здесь необходимо привести еще одну цитату из работы Н. М. Зоркой: «История Лушки в рассказе прерывиста, сбита и неясна – восстановить ее в точности было бы невозможно, ибо мы даже не узнаем ни причины смерти героини (то ли самоубийство, то ли что-то другое), не знаем ни ее отношения к Хвощинскому, ни подробностей их “романа”. Лушка сразу является нам из рассказа “легендарной”, “загадочной”, “смутным образом”» ( Зоркая Н. М. На рубеже столетий. С. 255).

На подтекст из «Бедной Лизы» указывает К. В. Анисимов. «Бедная Лиза» с ее коллизией встречи и расхождения сословий оказывается чрезвычайно важной, по мнению исследователя, для историософии Бунина, пытающегося найти гармонизирующие медиальные силы, которые бы сгладили сословные расхождения: // // Мерцание самоубийства Лизы как минус-приема 〈…〉 обусловлено не только полемикой с руссоистским социологизмом, который выражал Карамзин («И крестьянки любить умеют»). Дело 〈…〉 в более глубокой исторической соотнесенности текстов Бунина и Карамзина 〈…〉 Бунинский сюжет в этом смысле представляет собой инверсию: роман помещика 〈…〉 Хвощинского с дворовой девкой приводит к настоящей гибели не ее (она умерла своей смертью), а именно его, превращающегося 〈…〉 в «безжизненную марионетку». Природа в своем превосходстве как минимум проблематизируется, а социальные оценки снимаются ( Анисимов К. В. Грамматика любви И. А. Бунина: историко-культурные контексты // Нарративные традиции славянских литератур: От средневековья к Новому времени. Новосибирск, 2014. С. 219.).

Об этом см.: Проскурина Е. Н. Судьба «дома у дороги» у Пушкина, Бунина, Платонова // Пушкин в ХХI веке: вопросы поэтики, онтологии, историцизма. Сб. статей к 80-летию проф. Ю. Н. Чумакова. Новосибирск, 2003. С. 179–186. О сюжетном сходстве рассказов «Грамматика любви» и «Темные аллеи» см. также: Краснянский В. В. Три редакции одного рассказа // Русская речь. 1970. № 5. С. 61–62.

Батюшков К. Н. Опыты в стихах и прозе. М.: Наука, 1977. С. 352.

См.: Краснянский В. В. Три редакции одного рассказа. С. 57–62.

Краснянский В. В. Три редакции одного рассказа. С. 59.

См.: Анисимов К. В. Грамматика любви И. А. Бунина: историко-культурные контексты… С. 202.

См.: Там же. Ранее на сходство матери и сына указывалa Н. М. Зоркая, на которую и ссылается К. В. Анисимов ( Зоркая Н. М. На рубеже столетий. С. 252).

Проблему «генезиса приема “перечисления авторов и книг”» И. Г. Добродомов и И. А. Пильщиков ставят в связи с кругом чтения Онегина и Автора в «Евгении Онегине»: // Юмъ〈,〉 Робертсонъ, Руссо, Мабли〈,〉 // Бар〈онъ〉, д’Ольбахъ〈,〉 Волтеръ, Гельвецiй〈,〉 // Локъ, Фонтенель , Дидротъ – // Ламотъ // Горациiй, Кикеронъ, Лукрецiй〈.〉 // // Подобные перечни то и дело встречаются в черновиках и беловой редакции «Онегина» и в других художественных текстах первой половины XIX в. См.: Добродомов И. Г., Пильщиков И. А. Лексика и фразеология «Евгения Онегина». Герменевтические очерки. М.: Языки славянских культур, 2008. С. 133–141.