Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

В этой легенде, в самом образе Фауста, каким он изображен в «Народной книге», ощутимы черты ренессансного идеала человека. Жажда знания, желание осуществить всё заложенное, предпочтение земного небесному. Недаром эта легенда возникла в эпоху немецкого Возрождения.

Первая драматическая разработка легенды о Фаусте принадлежала английскому писателю, современнику Шекспира, которому одно время даже приписывали его произведения, Кристоферу Марло. Фауст показан в этом произведении как человек Ренессанса, и главная его тема – жажда познания. Фауста в трактовке Марло прельщают не столько соблазны и удовольствия, сколько тайны мироздания, стремление познать которые и заставляет героя продать душу черту. Позже эта драма пришла и в Германию, возникло множество театрализованных представлений о Фаусте, литературных версий, театральных постановок, вплоть до кукольных.

Вообще легенда о Фаусте в Германии была очень популярна. В своё время Лессинг хотел написать собственную обработку «Фауста», сохранился фрагмент, в котором он изложил концепцию, но этот замысел не был воплощен. А вот другой немецкий писатель, Ф. Клингер, автор знаменитой драмы «Буря и натиск», которая дала название литературному движению, написал роман о Фаусте. Были и другие разработки этой легенды. Тема Фауста у движения «Бури и натиска» была очень популярна, и Фауст во многом воспринимался как излюбленный её герой…

Разумеется, Гёте хорошо знал легенду о Фаусте, множество её вариантов и литературных обработок. Но возникает вопрос: почему он так долго писал своего «Фауста»? Почему всю жизнь работал над этим произведением? Первый план, и это относится ко всем литературным творениям Гёте, – автобиографический. Немецкие комментаторы, кстати, установили почти все прототипы «Фауста», и даже прообраз Мефистофеля. Но в произведении Гёте, конечно, нашла отражение не столько жизненная, сколько его внутренняя биография, и духовные искания Фауста – это во многом искания самого Гёте. Фауст, стоящий в финале поэмы на краю могилы, – это и сам Гёте 1831 года. Обращаясь к легенде о Фаусте, Гёте хотел осмыслить и свою собственную жизнь и действительность своего времени. «Я разрабатывал только те легенды, в которые мог вложить свой собственный духовный опыт и опыт всего европейского сознания», – писал он.

Не случайно Гёте не хотел публиковать «Фауста» при жизни. Он, конечно, чувствовал приближение своей кончины и, вероятно, считал своё произведение завершенным. Но никто не знает, когда именно наступит смерть, и Гёте тоже этого не знал и потому не исключал, что, может быть, что-то изменится в мире или в нём самом, и он как-то иначе увидит финал трагедии…

«Фауст»Гёте открывается двумя прологами: это «Театральное вступление» и «Пролог на небе». Начнём с «Пролога на небе». Надо сказать, Гёте не был религиозным человеком в строгом смысле слова. Конечно, он придерживался христианских представлений, как и всякий просвещённый европеец тех времен, но в церковь не ходил. Как известно, в Германии преобладают две христианские конфессии – католическая и протестантская. К какой именно тяготел Гёте, утверждать трудно. Но он точно не был атеистом, поэтому «Пролог на небе» – серьёзен. Гёте прекрасно понимал, что без Бога нельзя представить себе картину Мироздания. Человек не может жить без этой абсолютной координаты. В его сознании непременно должна присутствовать некая высшая точка, с которой мыслящее существо соотносит своё существование… Поэтому не случайно произведение Гёте начинается «Прологом на небе» и завершается подобным же мистическим эпилогом. Небо – важнейшая координата «Фауста».

Что составляет содержание «Пролога на небе»? Три архангела возносят Богу хвалу:

Дивятся ангелы господни,

Окинув взором весь предел.

Как в первый день, так и сегодня

Безмерна слава Божьих дел. (348)

Сюда же является Мефистофель (с давних времён – одно из наименований дьявола, означающее что-то вроде «разносящий скверну», «распространяющий грех»):

К тебе попал я, боже, на прием,

Чтоб доложить о нашем положенье.

Вот почему я в обществе твоем

И всех, кто состоит тут в услуженье.

Но если б я произносил тирады,

Как ангелов высокопарный лик,

Тебя бы насмешил я доупаду,

Когда бы ты смеяться не отвык.

Я о планетах говорить стесняюсь,

Я расскажу, как люди бьются, маясь.

Божок вселенной, человек таков,

Каким и был он испокон веков.

Он лучше б жил чуть-чуть, не озари

Его ты божьей искрой изнутри.

Он эту искру разумом зовет

И с этой искрой скот скотом живёт.

Прошу простить, но по своим приёмам

Он кажется каким-то насекомым.

Полулетя, полускача,

Он свиристит, как саранча.

О, если б он сидел в траве покоса

И во все дрязги не совал бы носа.

Господь

И это всё? Опять ты за своё?

Лишь жалобы да вечное нытьё?

Так на Земле всё для тебя не так?

Мефистофель

Да, Господи, там беспросветный мрак,

И человеку бедному так худо,

Что даже я щажу его покуда. (349)

(Пролог на небе)

Итак, Мефистофель считает, что человек, этот «божок вселенной», хотя и наделён божественной искрой и создан по образу и подобию божьему, но «с этой искрой скот скотом живёт». А кроме того, он несчастен в этом мире. Господь же, напротив, убеждён, что человек, может и заблуждается, с этим не поспорить, но всё же в конце концов «выбьется из мрака». «Когда садовник садит деревцо, // плод наперед известен садоводу». Господь уверен, что человек «по собственной охоте» способен «вырваться из тупика». Они заключают своего рода договор, чтобы выяснить, кто прав в своей оценке человека: Бог, который верит, что человек в силах найти свой путь к истине, или Мефистофель, который убеждён, что человеку этого не дано.

В качестве примера Господь выбирает Фауста, который самой своей жизнью должен показать, чего стоит человек, на что он способен:

Ты знаешь Фауста?

Мефистофель

Он – доктор?

Господь

Он – мой раб.

Мефистофель

Да, странно этот эскулап

Справляет вам повинность божью,

И чем он сыт, никто не знает тоже.

Он рвётся в бой и любит брать преграды,

И видит цель, манящую вдали

И требует от неба звёзд в награду

И лучших наслаждений у земли.

И век ему с душой не будет сладу,

Чего бы поиски ни принесли. (350)

Мефистофель готов поспорить с Богом:

Поспорим. Вот моя рука,

И скоро будем мы в расчёте.