Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

Идёт молитва на уста,

И даже, кажется, мой милый,

Что и тебя я разлюбила,

Такая в сердце пустота! (380)

(Первая часть. Сад Марты)

Недаром, когда она видит Мефистофеля рядом с Фаустом, пришедшим за ней в темницу, она окончательно отказывается от бегства. Мефистофель – враг, разрушитель этого мира.

И всё же, желая зла, Мефистофель совершает благо. Он заставляет Фауста продолжить поиски.

Вторая часть «Фауста» открывается сценой, в которой мы видим Фауста лежащим в сумерках на цветущем лугу. Он почти что мёртв. Сам Гёте писал: «Если подумать о том, какой кошмар обрушился на Гретхен, а затем стал для Фауста душевным потрясением, то мне не оставалось ничего другого, кроме того, что я действительно сделал. Герой должен был оказаться полностью парализованным, как бы уничтоженным, чтобы затем из этой мнимой смерти возгорелась новая жизнь. Мне пришлось искать прибежища у могущественных добрых духов, которые существуют в традиции добрых эльфов. Это было состраданием и глубочайшим милосердием. Здесь появляются духи Ариэля, взятые из последних шекспировских трагедий. Они как бы возрождают Фауста. Фауст из смерти приходит к новой жизни – он пробуждается к новой жизни».

Это пробуждение и составляет содержание второй части «Фауста».

Опять встречаю свежих сил приливом

Наставший день, плывущий из тумана.

И в эту ночь, земля, ты вечным дивом

У ног моих дышала первозданно.

Ты пробудила вновь во мне желанье

Тянуться вдаль мечтою неустанной

В стремленье к высшему существованью. (381)

(Вторая часть. Акт первый. Красивая местность)

Важна символика сцены – это рассвет, восход солнца. Вообще вся вторая часть трагедии проникнута символикой; очевидно реалистичных, как в первой части, эпизодов здесь почти нет: всё носит символический характер. Так вот, солнце – это тоже символ, символ света, светлого начала…

Но Фауст не может смотреть на солнечный свет прямо:

Нет, солнце, ты милей, когда ты – сзади.

Передо мной в сверканье водопада

Я восхищен, на это чудо глядя.

Вода шумит, скача через преграды,

Рождая гул и брызгов дождь ответный

И яркой радуге окрестность рада,

Которая игрою семицветной

Изменчивость возводит постоянство,

То выступая слабо, то заметно,

И отдает прохладою пространство.

В ней – наше зеркало. Смотри, как схожи

Душевный мир и радуги убранство!

Та радуга и жизнь – одно и то же… (382)

(Вторая часть. Акт первый. Красивая местность)

Фауст не может вынести этих ярких солнечных лучей.

Нас может уничтожить это пламя,

И вот мы опускаем взор с боязнью

К земле, туманной в девственном наряде,

Где краски смягчены разнообразней. (383)

(Вторая часть. Акт первый. Красивая местность)

Он не в силах смотреть на солнце прямо: может видеть только радугу. И это тоже носит очень важный символический смысл. Людям не дано видеть истину во всей её полноте и мощи. Нам доступна лишь радуга – отражение.

Возрождённого к жизни Фауста Мефистофель ведёт к императору. Вообще, вторая часть, в отличие от первой, делится на акты, и одна из первых сцен её озаглавлена «Императорский дворец». Мир, который изображает здесь Гёте, пребывает в состоянии кризиса. Это средневековая Европа, если соотнести эпизод с легендой о Фаусте. А если связать это с другим периодом, временем самого Гёте, – это пора Великой Французской революции, которой завершалась феодальная эпоха. Это драматичное, глубоко кризисное время:

Лишь выглянь из дворцового окна,

Тяжёлым сном представится страна.

Всё, что ты сможешь в ней окинуть оком,

Находится в падении глубоком,

Предавшись беззаконьям и порокам.

Тот скот угнал, тот спит с чужой женой,

Из церкви утварь тащат святотатцы,

Преступники возмездья не боятся

И даже хвастают своей виной.

В суде стоят истцы, дрожа,

Судья сидит на возвышенье,

А рядом волны мятежа

Растут и сеют разрушенье.

Но там, где все горды развратом,

Понятья перемешав,

Там правый будет виноватым,

А виноватый будет прав.

Не стало ничего святого.

Все разбрелись и тянут врозь.

Расшатываются основы,

Которыми всё создалось.

И честный человек слабеет,

Так всё кругом развращено.

Когда судья карать не смеет,

С преступником он заодно. (384)

<���…>

Не стало мирного приюта.

Везде усобицы и смуты,

Нужна жестокая борьба,

А власть верховная слаба.

<���…>

Во многих землях бунт в разгаре,

А где не буйствуют низы,

Не замечают государи

Над ними виснущей грозы. (385)

Это мир, где всё разрушено, где все нормы, считавшиеся прежде незыблемыми, словно утратили своё значение. Это общество, которое, кажется, уже ни на что не способно, разве что – устраивать карнавальные праздники. На одном из таких карнавалов, которым завершается первый акт, Фауст решает вызвать призрак Елены, легендарной античной красавицы. Это второй важнейший эпизод в трагедии. И в этой затее Фаусту тоже, конечно, не обойтись без помощи Мефистофеля.

Но сначала Фаусту необходимо направиться к Матерям.

Что такое этот образ Матерей в трагедии Гёте?

Да. Матери… Звучит необычайно.

<���…>

Всегда такими и бывают тайны.

Да и нельзя иначе. Сам прикинь:

Мы вызываем нехотя богинь,

А нам непостижимы их глубины.

Они нужны нам, ты тому причиной.

Фауст

Где путь туда?

Мефистофель

Нигде. Их мир – незнаем,

Нехожен, девственен, недосягаем,

Желаньям недоступен. Ты готов?

Не жди нигде затворов и замков.

Слоняясь без пути пустынным краем,

Ты затеряешься в дали пустой.

Достаточно ль знаком ты с пустотой? (386)

(Вторая часть. Акт первый. Темная галерея)

Прежде чем отправиться в путь, Фауст спрашивает у Мефистофеля, какое направление ему выбрать. Но у Мефистофеля на это нет ответа:

Тогда спустись! Или: «направься ввысь»

Я б мог сказать. Из мира форм рождённых

В мир их прообразов перенесись,

В следы существований прекращённых,

Давным-давно прервавшихся, всмотрись.

Но, чтобы их держать на расстоянье,

Размахивай своим ключом в тумане.

<���…>

Когда увидишь жертвенник в огне,

Знай, кончен спуск, и ты на самом дне.

Пред жертвенником Матери стоят,