Дина Хапаева - Вампир — герой нашего времени

Не вдаваясь на страницах этой статьи в проблемы теории жанра, которые являются темой самостоятельной работы [36] Khapaeva D. Gothic Aesthetics: Theory of Genre as Social Theory (forthcoming). , я хочу предложить новую интерпретацию части текстов, как фильмов, так и романов, созданных в последние тридцать лет, которые обладают двумя чертами: их главным героем и эстетическим идеалом является нелюдь, монстр, а репрезентация кошмара определяет развитие сюжета и выбор средств для его выражения. Эти произведения — проявления готической эстетики, с ее жаждой кошмара и отвращением к реальности и к человеку.

Если практически все современные вампирские тексты попадают в эту категорию, то из фэнтези или «жанра ужасов» следует сделать серьезные исключения. Как бы страшны ни были блокбастеры или мистические ужасы, если их главным героем и рассказчиком является человек, а имитация кошмара не определяет развитие сюжета и набор технических приемов для его воплощения, такие произведения не относятся к готической эстетике. То же самое верно и относительно фэнтези: как бы ни было важно для становления готической эстетики творчество Толкина с его нелюдьми в качестве главных персонажей, оно не принадлежит к готической эстетике, но не потому, что хоббиты ведут себя как глубоко моральные субъекты, а потому, что мифопоэсис Средиземья не воспроизводит кошмар и Толкин не использует никаких приемов гипнотики для его имитации.

Еще одной важной чертой готической эстетики является враждебность как религии, так и рационализму: все современные тексты настаивают на принципиальной непостижимости природы монстров. Литературные монстры прошлого обычно были воплощением Сатаны, и их природа была полностью объяснима в терминах христианской догматики. Мы ни минуты не сомневаемся в том, кто таков «печальный Демон, дух изгнанья», или Мефистофель, который во избежание недоразумений поясняет читателю, что он «часть той силы, что вечно хочет зла, но вечно совершает благо». Тогда как происхождение вампиров никогда не объясняется в терминах христианства: современный вампир вовсе не является ни слугой дьявола, ни грешником, проклятым Богом [37] Белла в «Новолунии» вообще заявляет, что она готова верить в Бога только при условии, что она сможет почитать своего любимого вампира как святого (Meyer S. New Moon (The Twilight Saga). Little Brown Books for Young Readers, 2009. Chapter 2. P. 40). . Иными словами, объяснение природы вампира лежит вне религии, как и вне научной фантастики, оставаясь сугубо мистическим, как если бы вампиры обладали способностью укрощать человеческое любопытство.

Черты, позволяющие рассматривать то или иное произведение как продукт готической эстетики, отражают тенденции, имеющие глубокие корни в культуре последних двух столетий. Первые попытки передать кошмар посредством литературы были предприняты авторами готического романа. Особо следует отметить роман Чарльза Роберта Метьюрина «Мельмот Скиталец» (1820), в котором Метьюрин впервые соединил эти две важные идеи: он сделал героем романа полумонстра-получеловека, а все действие романа подчинил передаче переживания кошмара [38] См. подробную интепретацию «Мельмота Скитальца»: Хапаева Д. Готическое общество… С. 24–35. . Метьюрин пошел в своих поисках гораздо дальше большинства авторов готического романа, которым не хватало дерзости порвать, с одной стороны, с человеком как главным героем литературного произведения, а с другой — с рационализмом своей эпохи.

«Кошмарная» составляющая готического романа была подхвачена русскими классиками, в особенности Н.В. Гоголем и Ф.М. Достоевским, почитателями готического романа вообще и творчества Метьюрина в частности. Оба эти автора поставили кошмар в центр своего писательского интереса и не оставляли эту тему на протяжении всего своего творческого пути. Экспериментируя со своими героями и со своим читателем, они стремились передать кошмар «таким, каков он есть на самом деле» [39] См. более детальный анализ творчества Гоголя и Достоевского в этой перспективе: Хапаева Д. Кошмар: литература и жизнь. С. 21–68, 133–177. . Наследие русских классиков в культуре ХХ века может быть рассмотрено как значимый культурный фактор, который способствовал восприятию и вызреванию готической эстетики. Позже писатели жанра dark horror , такие как Г.Ф. Лавкрафт, постулировав кошмар в качестве предельно материальной реальности, научили своих читателей предаваться упоению темной нарциссической природой кошмара.

Нечеловеческая линия готической эстетики получила развитие под пером Дж. Р.Р. Толкина, который впервые превратил нелюдя в главного героя мифопоэзиса [40] Нечеловеческий аспект творчества Толкина никогда не привлекал достаточного внимания критиков. Скорее, они предпочитают указывать на антропоморфизм и анимизм его героев и восхищаются Толкином за его гуманизм: Curry P. Defending Middle-earth: Tolkien: Myth and Modernity. Mariner Books, 2004. P. 98; Shippey T. The Road to Middle-earth. HarperCollins Pbl., 2005. О работах Толкина как романах взросления см.: Grenby M. Children’s Literature. Edinburgh University Press, 2008; О христианских убеждениях Толкина см.: Chance J. Tolkien’s Art. Kentucky University Press, 2001. P. 53–56; традиция интерпретации его работ как моралиста остается доминирующей: Sale R. Modern Heroism: Essays on D.H. Lawrence, W. Empson, and J.R.R. Tolkien. Berkley, 1973. . (В связи с вампирами интересно отметить, что хоббит и Дракула обладают по меньшей мере одним морфологическим сходством: у Дракулы волосатые ладони, а у хоббита — ступни.)

Расцвет готической эстетики в начале 1990-х годов был вызван совпадением множества факторов, возникших в культуре 1970-х. Рождение готического рока совпало с пиком популярности «Властелина колец» Толкина, которого к этому моменту перевели на все основные европейские языки, в том числе и на русский. Оба события имели прямые социальные последствия: готический рок породил готическую молодежную субкультуру, а прочтение Толкина способствовало взлету популярности ролевых игр. Сочинения Лавкрафта тоже использовались для ролевых игр, но подлинную популярность его исследования кошмара приобрели только тогда, когда новые технологии позволили создать новое поколение компьютерных игр.

В конце 1980-х — начале 1990-х годов творчество Толкина и Лавкрафта внесло исключительный вклад в развитие готической эстетики, завоевав сердца миллионов читателей, зрителей, юзеров. Создание в конце 1980-х — начале 1990-х годов новых звуковых и визуальных технологий знаменовало новый этап в формировании культуры потребления кошмара. Если раньше только отдельным гениальным писателям и режиссерам было по плечу воссоздать кошмар в своем художественном тексте, то теперь создание кошмара стало рутинным делом. Самовоспроизвоство кошмара в культуре включилось на полную мощность в середине 1990-х годов, когда готическая эстетика стала агрессивно подчинять себе другие жанры — фэнтези, научную фантастику, исторический роман и роман взросления.