Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

«Была она маленькая, сухонькая старушка, — пишет он, — очень моложавая». Ей было 80 лет, но она ежедневно являлась в чистой английской кофточке, с удачно подобранным галстучком, «с чисто вымытыми морщинками маленьких рук». Когда Ходасевич завел тот самый флирт с врачихой, то Сеченова стала почти следить за ними, не допуская Белочку до рокового шага, а Ходасевича считать «коварным соблазнителем».

В столовой, пишет поэт, Сеченова всегда молчала. Он не пишет почему, но я рискну высказать догадку. В отличие от Ходасевича я хорошо помню утопические мечты Чернышевского и сны героини его романа Веры Павловны. Помните? «…И видит Вера Павловна громадное здание… чугун и стекло, окна… широкие… и все промежутки одеты огромными зеркалами…» Шесть блюд на обед для каждого, и, чтобы они не остыли, они стоят в углублениях с кипятком. И для всех «вечная весна и вечная радость». И всякое «счастье, какое кому надобно»… Уж не из-за контраста ли сна героини и реальности 1920 г. молчала за столом Сеченова? Ведь шел третий год того «коммунизма», о котором мечтал Чернышевский и который видела во сне Вера Павловна. Ходасевич пишет, что Сеченова и умерла в этом доме. Ошибся. Она умрет в 1929-м. Но в «здравнице» все-таки не смогли спасти от истощения брата Ивана Бунина — Юлия, человека всей Москве знакомого и любимого по Художественному кружку.

Было, было от чего молчать Марии Александровне Сеченовой. Ведь мечта, увы, так и не осуществилась. И разве после этого дом в Неопалимовском — не артефакт?

181. Никитская Бол. ул., 6/2. Этот дом, построенный для Зоомузея МГУ в 1902 г. (арх. К. М. Быковский и З. И. Иванова), будет памятен русской литературе уже тем, что связан с тремя великими поэтами эпохи. Я имею в виду Цветаеву, Ахматову и Мандельштама. Все трое останавливались в нем. Такое вот совпадение! И — ни одной мемориальной доски!

Дом № 6/2 по Большой Никитско

Да и до постройки этого дома, в старой еще Москве, это место не раз отличалось литературными именами. Здесь, например, стоял когда-то дом, в котором с 1762 до (видимо) 1786 г. жил премьер-майор Иван Андреевич Фонвизини его жена Екатерина Васильевна(урожд. Дмитриева-Мамонова), родители драматурга Дениса Фонвизинаи его брата, поэта, переводчика, будущего директора Московского университета Павла. Здесь Денис Фонвизин останавливался, приезжая в Москву в 1765, 1768–1769 гг., когда закончил комедию «Бригадир», и в 1783 г., когда в театре Медокса (на месте части нынешнего Большого театра) был поставлен его великий «Недоросль». Позднее здесь, уже в другом несохранившемся доме, в ректорском корпусе университета, который занимал тогда ректор и профессор А. В. Болдырев, жил с 1836 г. критик, журналист, основатель и издатель журнала «Телескоп» (1831–1836) — Николай Иванович Надеждин, у которого останавливался «неистовый критик» Виссарион Белинский.

А в нынешнем доме, построенном, как я сказал уже, в 1902-м для Зоомузея, жил биолог-эволюционист, академик (1925) Алексей Северцеви его дети — Сергейи художница — Наталья Северцева. В квартире Северцевых в 1938–1939 гг. жила в гостях, к слову, известный график, мастер силуэта Елизавета Сергеевна Кругликова, которую именно здесь рисовал, создав два ее портрета, сам Нестеров. И к слову же, в этом здании в 1920-х гг. жил поэт, прозаик Степан Брусков(Сергей Степанович Степанов), в квартире которого в 1922 г. был организован Коллектив рабоче-крестьянских писателей и у которого бывали Неверов, Телешов, Пришелец (Ходаков), Волжский и др.

Наконец, здесь до 1936 г. в служебной квартире жил биолог, но и поэт, прозаик и мемуарист Борис Сергеевич Кузин, у которого в начале 1930-х гг. останавливался поэт Осип Эмильевич Мандельштами его жена — Надежда Яковлевна Мандельштам. Все трое познакомились на юге и с тех пор уже не расставались. Говорят, что именно здесь, у Кузина, поэт и написал свое знаменитое, еще вполне легкомысленное стихотворение «Все лишь бредни, шерри-бренди, ангел мой…». Но времена наступали суровые, и хозяин квартиры как раз здесь в 1930-м был арестован в первый раз, в 1933-м — во второй, а в 1935 г. и до 1953 г. — в третий раз… Ныне, кстати, выпущен солидный том — «Борис Кузин. Воспоминания, произведения, переписка, Надежда Мандельштам. 192 письма к Б. Кузину».

Ну и главное, наконец. В этом же доме, но в квартире на 1-м этаже (вход с Никитского пер., 2, в ворота и — направо, 1-й, заколоченный ныне, подъезд), с 1920 г. и до конца своих дней жил муж Натальи Северцевой — «римлянин времен упадка» — художник, искусствовед, музыковед, литературовед, филолог, философ, переводчик Александр Георгиевич Габричевский. Самого его именно здесь трижды арестовывали и отправляли в заключение (1930–932, 1935–1936 и 1941–1944 гг.). Но в этой квартире Северцевых-Габричевских, в узкой комнатке с одним окном, останавливались, представьте, а возможно, и спали в одной постели (в разные годы, разумеется) Марина Цветаева и Анна Ахматова.

Про Цветаеву я знал давно. После подмосковного Голицына, Дома писателей, откуда она с сыном сбежала, ее почти единственный друг тогда Николай Вильям-Вильмонт нашел ей на время это жилье. Габричевские уезжали на дачу и уступили свое жилье бездомной Цветаевой.

«Чужая комната, забитая мебелью, — вспоминала о Цветаевой свидетельница, — какие-то этажерки, полочки, вазочки… Столько лет прожила… в Париже — и ничего от Запада. Все исконно русское… Шарфики на шее, гребешки в волосах, кофточки… Угол передника заткнут за пояс, из кармана торчит тряпка…» А сама Цветаева на первых порах записала в рабочей тетради даже благостно: «В комнате Зоологического музея — покой, то благообразие, которого нет и наверное не будет в моей… оставшейся жизни».

Покой был лишь в первые дни, когда она смогла подружиться здесь со старенькой няней Габричевских и с каким-то приблудным дворовым котом, про которого говорила, что он колдун, «египтянин, на высоких ногах, урод, но божество», все слышит и понимает и который, как напишет, плакал, когда 31 августа 1940 г. они уезжали отсюда: «Правда, правда, — рассказывала потом, — не я одна видела, и это был не насморк, слезы текли». Хотя плакать, и не раз, она сама будет тем летом. Ведь надо было по-прежнему возить деньги и передачи арестованным дочери и мужу ( Кузнецкий Мост, 24), давать объявления в газеты о поисках комнаты, хлопотать о школе для сына, беспокоиться о прописке, таскать букинистам связки иностранных книг на продажу и разбирать только что полученный багаж, загромождая и без того тесную комнатку.