Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Сюда 18 июля приходил к ней Пастернак («пресимпатичный и преумнейший», по словам Мура, сына ее), Вера Эфрон, сестра арестованного мужа Цветаевой («скучнячка-пессимистка», по словам Мура), бывали Вильмонт, поэтесса Меркурьева, переводчик Кочетков. Но про стихи Цветаева вспомнила лишь однажды, когда критик и тонкий знаток поэзии Тарасенков привел сюда жену, Машу Белкину, может, лучшего в будущем биографа Цветаевой… Та была еще студенткой и долго выбирала цветы для визита. Но Цветаева встретила ее леденящим взглядом, а букет «взяла, как веник, и бросила его на сундук. Там он и провалялся весь вечер… Наверное, ей надо было принести сноп полевых цветов». Зато, когда Тарасенков завел свою любимую игру в стихи — бросить строфу, строку, чтобы собеседник подхватил, — Цветаева включилась мгновенно, и стихи «стали отлетать, как мячи от ракеток», — заканчивает Белкина.

Напомню, вернувшись из эмиграции, она не написала ни одного стихотворения — только изнуряющие переводы. И здесь писала не стихи — письма. «Мать живет в атмосфере самоубийства и все время говорит об этом, — занес в дневник Мур. — Все время плачет и говорит об унижениях, которые ей приходится испытывать…»

«Многоуважаемый товарищ Павленко. Вам пишет человек в отчаянном положении, — обращается к литчиновнику. — Нынче 27-е августа, а 1-го мы с сыном… на улице, потому что в комнату, которую нам сдали временно, въезжают обратно ее владельцы… Я не истеричка, я совершенно здоровый, простой человек, спросите Бориса Леонидовича. Но — меня жизнь за этот год — добила. Исхода не вижу. Взываю о помощи». И в тот же день шлет телеграмму Сталину: «Помогите мне, я в отчаянном положении. Писательница Марина Цветаева». Через четыре дня, не получив реальной помощи, подводит итог в письме той же Меркурьевой: «Обратилась в Литфонд, обещали помочь мне приискать комнату, но предупредили, что „писательнице с сыном“ каждый предпочтет одинокого мужчину без готовки, стирки и т. д. — Где мне тягаться с одиноким мужчиной? Словом, Москва меня не вмещает. Мне некого винить. И себя не виню, п. ч. это была моя судьба. Только — чем кончится?..»

Чем это кончилось, мы уже знаем. Знала тогда же, в год самоубийства поэта, об этом и Анна Ахматова. Но и до собственной кончины Ахматова так и не узнала, что она, кого в 1957 г. на две недели в мае приютили Габричевские, жила здесь у них в той же комнатке, где почти двадцать лет назад провела три месяца с сыном Марина Цветаева. Это можно назвать заочной, загробной встречей двух великих женщин, третьей по счету, ибо реально они встречались в 1930-х, помнится, только два раза.

Впрочем, последней — и тоже заочной! — встречей уже для Цветаевой стало ее «ночное стояние» (прикиньте, с четырех утра!) в очереди к книжному магазину за сборником стихов Ахматовой, вышедшем в 1940-м. Они с Муром пошли по спящему еще городу за книгой как раз из этого дома! Поразительно, не правда ли?!

182. Никитская Бол. ул., 13(с. п.), — дом Московской Государственной консерватории им. П. И. Чайковского заслуживает отдельного и большого рассказа. Но поскольку с этим местом связано множество событий, ограничусь лишь кратким перечислением их.

Здесь, на этом месте, еще в 1790–1800-х гг., в собственном двухэтажном здании-дворце (арх. В. И. Баженов) жила и 4 января 1810 г. скончалась великая женщина России — поэтесса, драматург, мемуаристка, директор Петербургской академии наук (1783–1795), инициатор и участница составления первого толкового словаря русского языка, основательница журналов «Собеседник любителей российского слова» (1783–1784), «Новые ежемесячные сочинения» (1786–1796) и «Российский феатр, или Полное собрание всех российских театральных сочинений» — княгиня Екатерина Романовна Дашкова(урожд. графиня Воронцова).

Памятник П. И. Чайковскому на фоне Консерватории

Позже в ее доме жил ее племянник, генерал-фельдмаршал, граф и светлейший князь Михаил Семенович Воронцови его жена Елизавета Ксаверьевна Воронцова, возлюбленная и адресат стихов Пушкина. А уже в 1865 г. здесь жил поэт, публицист, один из идеологов славянофильства, редактор журнала «Русская беседа» (1858–1859) и газеты «День» (1861–1865), сын писателя С. Т. Аксакова и муж дочери поэта Ф. И. Тютчева — Иван Сергеевич Аксаков.

Только с 1876 г. в этом доме (он был перестроен в 1901 г., арх. В. П. Загорский и Л. Н. Шаповалов) расположилась нынешняя Государственная консерватория им. П. И. Чайковского. Здесь в служебных квартирах жили основатели ее, композиторы Николай Григорьевич Рубинштейн, Петр Ильич Чайковский, а также — ректор консерватории (с 1889 по 1905 г.), пианист, дирижер, учитель А. Н. Скрябина, А. Ф. Гедике, Н. К. Метнера и др. — Василий Ильич Сафонов.

Все жильцы этого дома, начиная с Дашковой, имели отношение к литературе, но мало кто знает, что здесь до 1906 г. жила юной девушкой дочь Сафонова — будущая поэтесса, художница и мемуаристка Анна Васильевна Сафонова(в замужестве — Тимирева, во втором браке — Книппер), та, которая станет последней любовью Колчака. До этого она жила с родителями на Никитском бул., 6/20, а после этого дома будет жить с перерывами до 1975 г. в доме на Плющихе ( Плющиха ул., 31).

Ну и нельзя не сказать главного. Под сводами Большого зала консерватории, звучала не только музыка, но и всемирно известная ныне поэзия. Здесь выступали на своих вечерах поэты Брюсов, Андрей Белый, Цветаева, Есенин, Ахматова, Пастернак и многие другие. Здесь даже прозу читали со сцены, в частности, Борис Пильняк и в 1924 г. — еще неопальный Евгений Замятин. И все это — лишь малая часть тех связей музыки и литературы, которые объединило в себе это здание!

183. Никитская Бол. ул., 37(с., мем. доска), — Ж. — с 1974 по 1994 г., по год смерти — прозаик, драматург, публицист, Герой Социалистического Труда (1967), лауреат Сталинской (1943), Ленинской (1957) и Государственной (1977) премий — Леонид Максимович Леонов.

Он почти всю жизнь прожил в Москве. Родился в 1899 г. там, где ныне раскинулся парк «Зарядье», в семье, кстати, поэта, издателя и редактора Максима Леонова. Позже с перерывами жил на Пятницкой ул., 12; на Бабаевской ул., 4, в пр. Девичьего Поля, 8а;в Бол. Кисловском пер., 5/7; на Тверской ул., 27 стр. 2;и до 1994 г. на 1-й Тверской-Ямской ул., 26. А здесь, на Никитской, он и фигурально (как писатель), и реально как раз в 1994 г. и умер. Уже ничего не писал, но прежде чем умереть во сне (счастливая смерть!), дождался выхода в свет самого толстого своего романа-наваждения «Пирамида», который писал не торопясь 45 лет жизни.