Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны
- Название:Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:АСТ
- Год:2021
- Город:Москва
- ISBN:978-5-17-119691-2
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны краткое содержание
В книге 320 московских адресов поэтов, писателей, критиков и просто «чернорабочих русской словесности» и ровно столько же рассказов автора о тех, кто жил по этим адресам. Каменная летопись книг, «география» поэзии и прозы и в то же время — захватывающие рассказы о том, как создавались в этих домах великие произведения, как авторам их спорилось, влюблялось и разводилось, стрелялось на дуэлях и писалось в предсмертных записках, истории о том, как они праздновали в этих сохранившихся домах творческие победы и встречали порой гонения, аресты, ссылки и расстрелы. Памятные события, литературные посиделки и журфиксы, сохранившиеся артефакты и упоминания прообразов и прототипов героев книг, тайны, ставшие явью и явь, до сих пор хранящая флёр тайны — всё это «от кирпичика до буквы» описано автором на документальной основе: на сохранившихся письмах, дневниках, мемуарах и последних изысканиях учёных.
Книга, этот необычный путеводитель по Москве, рассчитана как на поклонников и знатоков литературы, так и на специалистов — литературоведов, историков и москвоведов.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
У Мефистофеля была славная биография и еще более славная издательская репутация. Его, правда, не все принимали. Желчный литератор Иванов-Разумник назвал его «подхалимом, ради выгоды переметнувшимся к большевикам и покорно лижущим им пятки», другие ныне намекают на его «стукачество» при жизни, да и сам Булгаков запишет как-то в дневнике: «Хитрая, веснушчатая лиса, не хочется связываться с Лежневым…» А на деле этот «подхалим» в 13 лет ушел «в революцию», в 15 вступил в РСДРП, потом угодил на два года в ссылку «за участие в стачке», потом слушал лекции в Цюрихе, а уже с 1917 г. работал у Леонида Андреева в газете «Русская воля». Потом редактировал тьму «красных журналов и газет» и, наконец, в 1922-м, поселившись в этом доме, задумал, в пику всем, издавать «первый беспартийный журнал» — «Новая Россия».
На первые номера обратил внимание сам Ленин. «„Новая Россия“ № 2 закрыта питерскими товарищами. Не рано ли закрыта? — деловито спрашивал в записке Дзержинского. — Надо разослать ее членам Политбюро и обсудить внимательнее. Кто такое ее редактор Лежнев? Из „Дня“? Нельзя ли собрать о нем сведения?» Сведения собрали, и журнал, к нашему счастью, разрешили, но под другим названием — «Россия». К счастью, потому что журнал подарил нам Булгакова, печатал стихи Мандельштама и столько «наворотил» добрых дел, что в 1926-м его не только закрыло то же Политбюро, не только произвели в этом доме обыск, но и арестовали самого редактора. В письме начальникам в ОГПУ Мефистофель вины своей не признал и просил его выслать из страны, но так, чтобы он мог вернуться. Вернется в 1930-м и через три года восстановится в партии (личную рекомендацию даст ему теперь сам Сталин). А вот к издательской деятельности уже не вернется — будет работать в «Правде», заниматься критикой, писать «Записки современника» (1934), а в войну работать в Совинформбюро…
Булгаков, насколько я знаю, его больше не вспомнит, а вот с издателем журнала «Россия», а значит, с близким товарищем Лежнева, попытается затеять долгую и тяжелую тяжбу. Это тот Макар Рвацкий из того же «Театрального романа», который пытался обжулить автора с гонораром. «Рвацкий был человеком сухим, худым, маленького роста, одетым крайне странно… На нем была визитка, полосатые брюки, он был при грязном крахмальном воротничке, а воротничок при зеленом галстуке, а в галстуке этом была рубиновая булавка…» Думаете, Булгаков выдумал эту фигуру? Ничуть не бывало. Этот Рвацкий в миру был Зиновием Каганским, который вовремя «удрал за границу» и там стал в 1930-х бессовестным образом издавать вещи Булгакова, не только не платя ему гонорары, но даже не ставя писателя в известность. Вот его Булгаков вспоминал, и не раз, и в дневнике, и в письмах своему младшему брату в Париж, с просьбой найти управу на жулика. Исход, впрочем, думаю, вам понятен: жулики всегда побеждают писателей…
Но вот что поразительно. Та контора, где заседал издатель Рвацкий (какая, кстати, говорящая фамилия!), а теперь мы знаем — заседал Каганский, на дверях которой висела, как в романе, сначала вывеска «Бюро фотографических принадлежностей», а позже «Бюро медицинских банок», находилась здесь же, на Бол. Полянке, 18, почти напротив дома Лежнева. Соседями были редактор журнала и его деляга-издатель.
Одно утешает — и в этом мне видится мировая справедливость! — если дома и книги Булгакова живут и будут, надеюсь, жить долго, то дома Каганского, вот этого, дома № 18, давно нет, не существует в природе. На его месте люди разбили сквер, который и ныне зеленеет каждой весной. И правильно, и — хорошо. Так и должно быть!
229. Полянка Мал. ул., 7, стр. 5(с., мем. доска), — доходный дом М. В. Хлудовой (1914, арх. В. В. Шервуд). Ж. — с 1915 по 1918 г. и в 1922 г. (до эмиграции) — прозаик, публицист, мемуарист Иван Сергеевич Шмелеви его жена — Ольга Александровна Шмелева(урожд. Охтерлони). Здесь писал повесть «Как это было» и книгу очерков «Суровые дни» (1916).
До этого, до 1901 г., жил на Бол. Калужской, ныне Ленинском просп., 1/2, с 1907 г. в Старомонетном пер., 27/7; потом, в 1914 г., — в 4-м Добрынинском, 8,и до 1915 г. — на Житной ул., 10. Впрочем, здесь, на Полянке, как и раньше, бывали у него писатели Зайцев, Телешов, Бунин, Вересаев и многие другие.
Да, из этого дома семья москвича по рождению и уже известного писателя уезжала в Крым втроем: он, его жена Ольга и их единственный сын — Сергей. Уезжали втроем, а вернулись — вдвоем. Сын, ушедший воевать на германскую войну, в 1920-м и там же, в Крыму, где торжествовал безумный «красный террор», развязанный Белой Куном и Розалией Землячкой, был тайно расстрелян. Это стало незаживающей раной Шмелева на все последующие 30 лет жизни.
Расстреляли артиллерийского подпоручика как бы мимоходом, «за компанию» (раз был офицером — к стенке!), а ведь до этого его звали армейские друзья в эвакуацию, на пароход, отплывающий в Румынию. Но — без родителей, на пароходе не было места. И Сергей отказался. На беду себе и отцу отказался. Ведь Шмелев, как пишут, «надышаться на сына не мог». «Кровный мой, мальчик мой, — писал ему еще в действующую армию. — Крепко и сладко целую твои глазки и всего тебя…» Теперь же забрасывал отчаянными письмами всех, кого знал и не знал.

И. С. Шмелёв
Из письма Шмелева — Луначарскому от 21 декабря 1920 г.: «Скоро 3 года, как я живу в Алуште. Сюда же приехал с фронта и мой сын, отравленный газами… До конца марта 20 г. жил с нами, получая отсрочки по болезни… комиссия признала его негодным к службе. И сын, не желая расстаться с семьей, причислился к местной комендатуре, где ему, как явно больному, было поручено быть в городском квартирном отделе. Вот и вся его служба в Алуште… Через 2 недели началась эвакуация. Мы имели бы возможность уехать, но у меня не было сил покинуть родное. Тоже и мой мальчик… Он остался с открытой душой, веря, что его поймут, что он, сколько сможет, будет работать для новой России, советской, большой… И вот… у нас был обыск, дважды сына арестовывали и выпускали… Наконец, как и тех бывших военных, его отправили в особый отдел 3-й дивизии… Я просил, чтобы его не увозили: он больной недоброволец… на его совести нет ни капли крови, ни единой слезы… Что же теперь? Затерялся след его… Без сына, единственного, я погибну. У меня взяли сердце… Поддержите меня, если можете, писателя русского Вы, сам писатель, собрат…»
Из письма Шмелева — писателю Вересаеву от 1921 г.: «Прошу — пусть дадут мне возможность уехать (в Москву. — В. Н. ) … Я только последнее время стал, нашел силу писать письма. Я только мог ковырять землю, убивать душу в черной работе. Всю тяжесть — искать куски — взяла на себя моя Оля. Святая… У нас не нашлось духу погибнуть: мы еще жили и живем какой-то жалкой надеждой. А может быть, мальчик еще придет!.. Да, если не удастся уехать, не разрешат, умрем, как умирают животные, в закутке, в затишье, не на глазах… Пусто для нас всякое место… Засыхают люди, черствеют в нужде, в борьбе за кусок… Но зато на многое открываются глаза. О, волчье порождение, человек! Обезьянье семя. Как тонка позолотца-то оказалась. Пришел кто-то с сухой тряпкой — и нет позолотцы. И вылетел Бог, как пыль…»
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: