Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

«Он попал в Америку, — вспомнит потом покойный ныне литературовед Омри Ронен, — во время университетских беспорядков. От него хотели лекций по истории и теории литературы. Он говорил о лагерях и о безобразиях в Союзе советских писателей. Студентам это не нравилось. 1 мая 1970 года он позвонил мне по телефону. В Нью-Хевене под его окнами кипела многотысячная демонстрация с красными флагами… Он был потрясен, что коммунизм нагнал его и там, где он надеялся найти от него убежище. Его больное сердце не выдержало. Через 12 дней он умер…»

Вот и вопрос: кто из современнных нам литературоведов и критиков мог бы умереть всего лишь от чувств — от любви или ненависти? Не от «черновика чувств», как назвал свой первый роман Белинков, — от «беловика» их? От первичного импульса!

284. Сухаревская пл., 14(с.), — Ж. — с 1964 г. — поэтесса, прозаик, переводчица, основательница и гл. редактор журнала «Эстет» (1996) — Татьяна Георгиевна Щербина.

Это культовое место, культовая квартира! Здесь жила, пока в конце 1990-х гг. не переехала в новый дом ( Бол. Никитская, 49), Татьяна Щербина, тогда Танечка, а ныне литератор, чьи книги стихов и прозы (только на русском языке более полутора десятков) изданы ныне во Франции, Канаде, Англии, США и Новой Зеландии. Работала на радио «Свобода», жила в Мюнхене и Париже, даже стихи писала и, главное, печатала в том числе и на французском языке. Редкое искусство для русских поэтов.

Т. Г. Щербина

А здесь, здесь училась в элитной школе с «французским уклоном», потом в МГУ. Но вот вам два эпизода ее юности, которые сделали ее защитницей справедливости и… поэтом.

«Университет был для меня не только образованием… но и школой сопротивления. У нас был инспектор курса, который заводил студенток в свой кабинет и там насиловал под угрозой лишения стипендии или исключения из университета (это, замечу, происходило в начале 1970-х. — В. Н. ). Когда пришла моя очередь, — вспоминала она в одном из интервью, — я пошла в комитет Народного контроля и написала жалобу. До тех пор все считали, что инспектор непобедим, поскольку считалось, он из КГБ, а „народный контроль“ существует просто для галочки. Возглавляла его моя преподаватель языкознания Владилена Павловна Мурат. И мы с ней победили — супостата уволили…»

А вторая история, по словам Татьяны, просто мистика. «На первом же курсе в МГУ я столкнулась с парапсихологами… и сама владела (научили) некоторыми практиками. Очень хотелось разгадать феномен ясновидения. Мне рассказали, что в Сухуми живет ясновидящая. Звали ее Иза Шавладзе… Она сказала мне, что тем, зачем я приехала, изучением „паранормального“, я заниматься не буду. И родительской стезей (полагали, что, как и родители, я стану театроведом) не пойду. Сказала, твоя судьба еще не началась, она начнется в 23 года. А мне был 21, я поступила в театроведческую аспирантуру и… будущее мое было для меня ясно как день… Короче, я была оскорблена до глубины души. Однако предсказания Изы оказались верными… В самом конце 1977 года, когда я уже работала в журнале, писала статьи, во мне внезапно открылся фонтан: я стала писать стихи…»

Именно стихи и характер превратят ее квартиру здесь в «культовое место» 1980–1990-х гг. Именно здесь она стала собирать на «квартирники» неформальных поэтов, прозаиков, художников, лидеров «андеграунда», авторов и изготовителей «самиздата». Здесь готовился к выпуску альманах «Ноль Ноль». Здесь в 1980-е гг. останавливался, приезжая из Ленинграда, поэт и бард Александр Николаевич Башлачев. А тех, кто бывал здесь у Татьяны Щербины, даже перечислить трудно. Сапгир, Пригов, Парщиков, Вл. Сорокин, Венедикт и Виктор Ерофеевы, Евг. Попов, Еременко, Рыженко, Градский, Рената Литвинова, Юханов и многие другие. Я уж не говорю об американском прозаике Доктороу и французских поэтах Бержере и Мишеле Деги. Разве без всех этих имен можно представить современную карту литературной Москвы?

285. Сытинский тупик, 3(с.) — Ж. — с 1939 по 1946 г. — пианистка, композитор, мемуаристка Мария Вениаминовна Юдина(кстати, прототип Марьи Петровны Далматовой в повести Константина Вагинова «Козлиная песнь»).

Без этой воистину великой женщины Серебряный век нашей культуры был бы явно неполон. Талантливая пианистка, редкая бессребреница, она не только дружила с великими людьми эпохи, но и всегда приходила на помощь.

Пианистка, композитор, мемуаристка М. В. Юдина

С детства дочь врача и судмедэксперта отличалась «неукротимым темпераментом». В юности, став «страстной почитательницей Франциска Ассизского», стала, наплевав на мнение окружающих, носить рясу из черного бархата и посещать в Невеле, где родилась, философский кружок Михаила Бахтина и Льва Пумпянского. Именно за религиозные взгляды ее сначала уволят в 1930 г. из Ленинградской консерватории, где она, после окончания ее, работала, а затем, через 30 лет, в 1960-м, точно так же выгонят из-за православных убеждений из Гнесинского института. Наконец, после того, как в Ленинграде прочла со сцены стихи своего друга Пастернака, ей было запрещено даже концертирование на пять лет. Хотя, по словам одной ее ученицы, она «не была диссиденткой, ничего не провозглашала, не писала писем протеста и не звала на демонстрации…». Сопротивлялась ее душа.

«Ее скромность была необыкновенной, — напишет о ней Ольга Фрейденберг, двоюродная сестра Пастернака, — простота почти чрезмерной». И это при том, что в друзьях у нее были, помимо композиторов Шостаковича, Прокофьева и многих других: Анна Ахматова, Марина Цветаева, Осип Мандельштам, Максим Горький, Корней Чуковский, Паустовский, Заболоцкий и — философы Павел Флоренский, Лев Карсавин, Алексей Лосев. Обо всех почти названных Юдина оставила, кстати, интереснейшие воспоминания.

Но «она совершенно равнодушно относилась к материальному благополучию, раздавала страждущим свои гонорары, — пишет один из ее биографов. — О пренебрежении Юдиной к одежде и быту ходили легенды. Зимой и летом Мария Вениаминовна носила кеды, что приводило в ужас окружающих… Нормальная же сезонная обувь немедленно дарилась. Купленная для нее митрополитом Ленинградским Антонием шуба принадлежала ей всего три часа…» И была, как вы уже догадались, передарена. А однажды явилась на ответственный концерт в домашних, представьте, меховых тапочках.

Замужем не была и личной жизни как таковой у нее не было. Она говорила близкой подруге, что в юности была влюблена в одного дьякона (безответно), а позже повстречала талантливого авиаконструктора, с которым дело дошло до помолвки. «Но жених уехал в горы, — пишет биограф, — и не вернулся…» Та же Ольга Фрейденберг пишет, что мать его была против этого брака, но после его исчезновения Юдина так пеклась о ней, что та, оставшись в одиночестве, приобрела в ее лице почти родную дочь…