Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Наконец, пишут, что она до глубокой старости «не имела своего жилья» — либо снимала комнаты, в которых «с трудом» уживалась с соседями, либо жила у друзей. Это не совсем так. По моим данным, она жила с 1933 г. на Лужниковской ул., 29, потом, с 1934 г., в доме Герцена ( Тверской бул., 25) и до 1939 г., до переезда в Сытинский, на Бол. Дмитровке, 5/6. После войны восемь лет прожила на Хорошевском ш., 2/1, потом, до 1963 г. — на Тимирязевской, 33. А вот в конце жизни приобрела небольшую квартирку в кооперативном «Доме ученых» на Ростовской наб., 3, где и скончалась в 1970 г.

Говорят, отважным людям везет. Это, наверное, так. Своей исполнительской манерой она, например, восхитила, а может, и растрогала «вождя народов» Сталина. Он любил ее игру и, как пишут, прослушав в ее исполнении радийную запись 23-го концерта Моцарта, распорядился послать ей деньги. И что вы думаете? Она в ответ послала ему, считайте, самоубийственную записку: «Благодарю Вас, Иосиф Виссарионович, за Вашу поддержку. Я буду молиться за Вас день и ночь и просить Господа простить Ваши огромные грехи перед народом и страной. Господь милостив, Он простит Вас. Деньги я отдала в церковь, прихожанкой которой являюсь».

Этот случай в ее жизни послужил поводом уже в наши дни для создания британо-французского фильма-комикса «Смерть Сталина» (2017, создатели Фабьен Нури и Тьерри Робен), в котором роль Юдиной исполнила русская актриса Ольга Куриленко. Не буду перессказывать сюжет, но фильм начинается с этой сцены: Мария Юдина, после исполнения адажио Моцарта, вкладывает в конверт с грампластинкой записку с пожеланием смерти Сталину. Вождь на Ближней даче читает ее записку и в судорожном смехе падает в параличе и — умирает. Фильм собрал на Западе множество наград, но после просмотра в Москве, за два дня до выхода в прокат, Минкульт отобрал у картины прокатное удостоверение «за клевету на советскую действительность». Претензии наших деятелей искусств во многом были справедливы — фильм и искажал, и высмеивал историю России. Но вот ведь штука. Эпизод с Юдиной, как мы уже знаем, имел место. Более того, Дмитрий Шостакович в своих воспоминаниях не только воспроизводит его, но, рассказав о спешной записи пластинки с понравившимся вождю исполнением пианистки, сообщает, возможно, главный факт — он утверждает, что пластинка эта стояла на проигрывателе «лучшего друга всех музыкантов», Иосифа Сталина, в день его смерти именно там, на Ближней даче под Москвой.

Так бывает в жизни легендарных людей, когда правда становится сначала легендой, а потом легенда — последней и уже главной правдой!

286. Тверская ул., 5/6(с. п.), — дом князей Долгоруковых (1802), неоднократно перестраивался, с 1835 г. доходный дом М. Т. Гонцова. До Долгоруковых на этом месте стоял, с 1793 г., дом тайного советника А. С. Мусина-Пушкина.

В 1829 г. здесь, в дворовом флигеле этого здания, жил при поступлении в университет Виссарион Григорьевич Белинский.Позднее здесь, в перестроенном под магазины и конторы доме (1886–1889, арх. С. В. Воскресенский), расположился «Пассаж Постниковой», а после очередной перестройки (1913, арх. И. П. Злобин), с 1918 г. был открыт Дом Центропечати, где разместились редакции «Рабочей газеты», «Вечерней Москвы», «Московского комсомольца», журнала «Пятидневка» и некоторых других изданий. Кроме того, с 1929 по 1936 г. при «Рабочей газете» здесь существовал сатирический «Театр обозрений».

Дом № 5/6 по Тверской улице

Помню, большим удивлением для меня было открытие, что в 1929–1930 гг. здесь, в «Московском комсомольце», стал штатно (!) работать поэт Осип Мандельштам. Пишут, что в штате находился четыре месяца. Жена поэта, Надежда Мандельштам, напишет потом, что здесь «все вместе называлось „комбинатом“, а управлял им „лихач-хозяйственник“ Гибер…». В комбинат входили редакции, театрик, ресторан и распределитель. Рядом с раздачей продуктов в распределителе, говорят, висело объявление: «Народовольцам без очереди». Публика это иначе как шутку и не воспринимала.

«В ресторане сотрудников охотно кормили в долг, а потом вычитали долг из зарплаты, — пишет Надя. — Вечером шли развлекаться в театрик». Театр, вообще-то клуб при «Рабочей газете» на 800 мест, ставящий «политические штучки», возглавлял режиссер, драматург, юморист Виктор Типот (В. Я. Гинзбург, получивший английское прозвище-псевдоним tea pot «за длинный нос-чайник», а вообще-то — родной брат литературоведа Лидии Гинзбург и родственник, кстати, Льва Троцкого и Веры Инбер). Одно из обозрений называлось, например, «Приготовьте билеты» и было посвящено чистке партии. Конферировали два актера — один в гриме «под Троцкого», другой — «под Бухарина». А играли в театре и Рина Зеленая, и Борис Тенин, и Лев Миров.

«Мы однажды видели забавный спектакль про мясника, страшного кавказца с усами, который рубил мясо и отпускал шутки в стиле эпохи, — напишет Надя. — В мяснике нам почудился некто, чье имя уже стало всеобщим достоянием». Да и Мандельштам буквально накануне написал уже про сталинскую Москву: «И казнями там имениты дни…»

Эх, эх, этот дом — место единственной службы поэта в Москве («трамвайной вишенки страшной поры», как назовет себя в это время в стихах) — он скоро назовет «желтой больницей комсомольского пассажа». Хотя именно здесь, будучи в растерзанном состоянии из-за постоянных нападок на него, напротив, очень доброжелательно относился к авторам. «У него просили, чтобы он снабжал редакцию и ее сотрудников „культурой“», — запишет Надежда Мандельштам. И поэт завел в «МК» еженедельную «Литературную страницу», писал рецензии, консультировал молодых поэтов. Лентяев не терпел. Иногда спрашивал, что они читали: «Панферова „Бруски“ прочитали? А Кочина „Девки“?.. Как же так — не успели?.. Непременно прочтите…»

«Никакого величия, позы, тихий ровный голос, — вспоминал как раз Николай Кочин, — ординарная внешность провинциального учителя, умное лицо без улыбки, скорбные глаза». А требовал от учеников того же, о чем и опубликовал в газете личное обращение: «Товарищи начинающие писатели! Не становитесь на ходули, избегайте гениальничания, вычурности, внешней красивости…» Но гораздо больше меня поразило, что он, кому платили здесь копейки (жена вспоминала, что заработка его хватало на несколько дней), кто и сам не ел досыта (и, как помним, «в долг»), финансово помогал поэтам юным. Некий Иван Пулькин, сотрудник «МК», вспоминал, как цеплялся к молодым, вечно толпящимся у его рабочего стола: «У вас на трамвай есть? Вы обедали сегодня? Вот возьмите — осталась мелочь…» — и, протягивая горсть серебряных монет, отворачивался, чтобы не видеть смущения берущих. «Одним… раздавал… мелочь, другим устраивал ночлег, третьим выпадало угощение в буфете: чай с пирожным или полный завтрак. Осип Эмильевич никогда не ходил завтракать в одиночку. Будто ненароком, невзначай, всегда прихватывал с собой… в буфет двух-трех „начинающих“»…