Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

290. Тверская ул., 14(с. п.), — дом Екатерины Ивановны Козицкой(урожд. Мясниковой), жены литератора, переводчика Григория Васильевича Козицкого, позднее — их дочери Анны Григорьевны Козицкой(в замуж. кн. Белосельской-Белозерской). В честь семьи Козицких был назван и соседний переулок. Ныне — Елисеевский магазин (перестроен в 1898 г., арх. М. Ф. Казаков).

Ж. — с 1824 по 1829 г. — внучка Г. В. Козицкого, падчерица А. Г. Козицкой — поэтесса, прозаик, композитор и певица, «царица муз и красоты» (Пушкин), княгиня Зинаида Александровна Волконская(урожд. Белосельская-Белозерская), державшая здесь знаменитый «литературный салон».

С 1901 г. здесь, уже в перестроенном здании (арх. Г. В. Барановский), находился Литературно-художественный кружок, учрежденный в октябре 1899 г. Чеховым, Станиславским, Ермоловой, Южиным, в котором устраивались диспуты, доклады, концерты, выставки. Б. — Н. Д. Телешов, В. Я. Брюсов, К. Д. Бальмонт и многие другие.

С 1935 до 1936 г. в этом доме (мем. доска) жил прозаик, автор романа «Как закалялась сталь» Николай Алексеевич Островский. Б. — писатели Серафимович, Фадеев, Михалков, Михаил Кольцов, актриса Рина Зеленая и многие другие. Наконец, с 1959 г. здесь жил, разойдясь с женой — Беллой Ахмадулиной, — поэт, прозаик, сценарист, актер и режиссер, лауреат Госпремий СССР (1984) и РФ (2010) — Евгений Александрович Евтушенко. Б. — поэты Межиров, Луконин, Винокуров, Рождественский и др.

Это лишь сухая справка об этом доме. Кто из поэтов и прозаиков и когда жил в этом здании. Но сам дом еще и великолепная иллюстрация того, что на что меняет история городов, и Москвы в том числе. Был храм искусства, «приют муз и красоты», стал — заурядной по нынешним временам «торговой точкой». Барыши, прилавок вытесняют из памятных московских зданий искусство, и процесс этот начался, увы, даже не вчера.

Два века назад здесь, «среди рассеянной Москвы», стоял великолепный дворец, построенный статс-секретарем Екатерины II и литератором Григорием Козицким для своей жены-красавицы, дочери золотопромышленника из Сибири Анны Козицкой. Дворец был едва ли не лучшим в городе, с гербом на фронтоне, с двумя балконами и какой-то умопомрачительной беломраморной лестницей, спускавшейся к Тверской. И таким же умопомрачительным был здесь салон, устроенный внучкой Козицких — красавицей и талантом — Зинаидой Волконской. Всех бывавших здесь не перечислишь, но не назвать «первые имена» литературы — Пушкина, Чаадаева, Жуковского, Вяземского, Дельвига, Боратынского и Веневитинова, Вл. Одоевского и Мицкевича — просто невозможно. Здесь юный поэт Веневитинов влюбился в хозяйку дома, и она подарила ему тот знаменитый перстень (см. Кривоколенный пер., 4, стр. 1), который он поклялся надеть «в день свадьбы или перед смертью». Здесь Пушкин не только посвятил ей знаменитые стихи: «И над задумчивым челом, двойным увенчанным венком, и вьется, и пылает гений…» но и когда один из гостей салона, поэт А. Муравьев, повредил нечаянно статую Аполлона, мгновенно сочинил экспромпт из восьми строк. Наконец, здесь провожали две кибитки, стоявшие перед домом, в которых должна была ехать в Сибирь, к мужу-декабристу, 22-летняя невестка Зинаиды, Мария Волконская, дочь генерала Раевского и, не забудем, правнучка Ломоносова. Еще в Петербурге она в письме арестованному мужу поклялась не оставить его: «Какова бы ни была твоя судьба, я ее разделю с тобой, я последую за тобой в Сибирь, на край света, если это понадобится, — не сомневайся в этом ни минуты, мой любимый Серж. Я разделю с тобой и тюрьму, если по приговору ты останешься в ней…» И вот, проездом, два дня прожила на Тверской, и родные всех сосланных декабристов нанесли ей сюда столько посылок, что для них и пришлось нанять вторую кибитку. А провожали ее здесь, если верить Некрасову и его поэме «Русские женщины», Одоевский, Вяземский, Веневитинов и — «Пушкин тут был…».

И такой дом снести?! Через много лет, в 1878 г., дом был продан миллионеру Малкиелю, поставщику обуви в русскую армию. Вместе с ним в перестроенном доме (он уже не был похож на дворец) появился в 1-м этаже первый магазин некоего портного Корпуса, пишет Гиляровский, а затем дом пошел «по рукам»; им владели купцы Носовы, Ланины, Морозовы, а в конце 1890-х его купил миллионер Елисеев, «колониальщик и виноторговец». Вот он-то и отстроил дом заново, превратив его, за огромными зеркальными стеклами, то ли в «индийскую пагоду», то ли в «мавританский замок».

«Елисеев, — пишет Гиляровский, — слил нижний этаж с бельэтажем, совершенно уничтожив зал и гостиные бывшего салона Волконской, и сломал историческую лестницу, чтобы очистить место елисеевским винам. Здоровенный, с лицом в полнолуние, швейцар в ливрее в сопровождении помощников выносил корзины за дамами в соболях с кавалерами в бобрах или в шикарных военных „николаевских“ шинелях с капюшонами… более скромная публика стеснялась заходить в раззолоченный магазин Елисеева…»

Узнаете? И разве ныне — не так? Где уж тут между окороками и кокосовыми ядрами уместить пищу духовную? Впрочем, и литература тут, в Елисеевском, разделилась между богатыми и бедными. В 1928-м здесь столкнулись Маяковский и Мандельштам. Мандельштам зашел за бутылкой каберне и 400 граммами ветчины. А Маяковский шиковал с Валентином Катаевым. «Тэк-с, — сказал он Катаеву. — Ну, чего возьмем, Катаич?.. Копченой колбасы? Правильно. Заверните 2 кило. Затем: 6 бутылок „Абрау-Дюрсо“, кило икры, 2 коробки шоколадного набора, 8 плиток „Золотого ярлыка“, 2 кило осетрового балыка, сыра швейцарского куском, затем сардинок». Вот тут он и заметил Мандельштама. «Они смотрели друг на друга, — пишет Катаев, — Маяковский ядовито сверху вниз, Мандельштам заносчиво снизу, — и я понимал: Маяковскому хочется получше сострить, а Мандельштаму в ответ отбрить его». Но, пожав руки, — разошлись молча. Трибун революции долго глядел вслед «внутреннему эмигранту», как публично уже заклеймил его, а затем, пишет Катаев, выкинул руку как на эстраде и рявкнул на весь магазин: «Россия, Лета, Лорелея!» Это была строка Мандельштама. Знал, знал «трибун» цену поэту, но это не помешает ему в 1929-м рявкнуть уже на весь свет, что Мандельштам — «наиболее печальное явление в поэзии…».

«Мы не будем увенчаны, — напишет потом в стихах о декабристках, о той же Марии Волконской, Наум Коржавин, — И в кибитках снегами Настоящие женщины Не поедут за нами…» Стихи эти вспомнились лишь потому, что именно Надежда Мандельштам, когда ее мужа приговорили к ссылке, отправилась вслед за поэтом.

291. Тверская ул., 19.А этот дом примечательный; я его зову домом «Трех Героев». Реальных Героев Социалистического Труда, причем труда — поэтического: Константина Симонова, Алексея Сурковаи Михаила Исаковского.Все трое въехали в этот дом в 1949-м, когда его и возвел архитектор М. П. Парусников. Да и где жить Героям, как не на главной улице?