Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Это, впрочем, будет еще. А пока Хлебников, самый влюбчивый, «ошалев от дикой биографии» сестер, влюбится сперва в Машу, потом сделает предложение Оксане («Как же так, Витя, — скажет она ему, — ведь я же замужем!»), а позже, под Харьковом, полюбит уже Веру. Именно с ней и будет целоваться в черемухе — за «занавеской» цветов (любое шевеление обрушивало им на головы целый водопад их). И хотя дева первой спрыгнет с дерева и убежит, событие это станет, может, самым счастливым в его жизни. Кстати, другая Синякова, Надя, когда его позже арестуют «белые» за найденный у него документ с подписью Луначарского, пойдет хлопотать за «шпиона» и освободит его. Недаром он посвятит сестрам тьму стихов и даже поэмы. Но такого счастья в его жизни, кажется, больше и не будет.

Обложка сборника Н. С. Гумилёва «Шатер»

Как, впрочем, не сулило здесь уже ничего хорошего в будущем и авантюрному петербуржцу Николаю Гумилеву, который, вероятно, в этом доме коротко останавливался в 1921 г. За месяц до своего ареста в Петрограде и неминуемого расстрела.

Здесь в тот год жил (видимо, у родственников) поэт, морской офицер, потом — ученый секретарь театрального отдела Наркомпроса и будущий скульптор Владимир Александрович Павлов. Вот у него-то, «брюнета в пенсне», и «встал на постой» Николай Степанович Гумилев. Отсюда оба в первых числах июня 1921 г. отправились в поезде командующего морскими силами республики, контр-адмирала А. В. Немитца в Севастополь.

Пишут, что Гумилева и 32-летнего Павлова познакомили поэты Мандельштам и Оцуп. Павлов «занимал ответственный пост» при командующем морскими силами республики (комарси), контр-адмирале Немитце. Еще в апреле Павлов, приехав в Северную столицу, жил в адмиральском вагоне, имел, как пишут, возможность доставать спирт и вообще был «полезным человеком». Вот тогда он и пригласил поэта съездить на Черное море. В этом вагоне добирались до Москвы, а потом и до Севастополя. В Москве, возможно, побывали и на квартире адмирала, уже год как назначенного Лениным командующим всеми морскими силами ( Брюсовский пер., 10/1). «Весь месяц прошел в поездке», — пишет первый биограф Гумилева Павел Лукницкий. Молодой Коля Чуковский, со слов знакомого, скажет, что вагон был роскошным, обедали на «какой-то необычайной посуде» с «бесчисленными бутылками вина». В Крыму Гумилев носился по морю на миноносце, познакомился с красавцем-поэтом Сергеем Колбасьевым, служившим на флоте, там же в последний раз виделся с Максом Волошиным, навестил мать Ахматовой, жившую в Крыму, и, наконец, там, во флотской типографии, Колбасьев издал «кустарным способом» его последний прижизненный сборник «Шатер». Тиражом, правда, в 50 экз., как пишет Мандельштам. Оттуда вез и продукты (для голодающих литераторов Петрограда), ибо сохранилась записка Павлова председателю какого-то губсоюза, где он просит выдать Гумилеву «просимое как подарок с юга республики питерским писателям».

А уже здесь, в Москве, прожив четыре дня, со 2 по 6 июля, встретил случайно Ирину Одоевцеву и сказал ей: «Ах, как я чудесно плавал… Во мне заговорила морская кровь». Загорелый, помолодевший, улыбающийся, вспомнит она, в белой парусиновой шляпе, «лихо сдвинутой набок», он позвал ее на свой вечер в Дом искусств ( Поварская, 52): «Задам пир на весь мир. Быстрота и натиск… Как же без вас?» И отсюда, раздарив по Москве все полсотни отпечатанного «Шатра», отправится в Петроград, на свою погибель.

Да, запомните, это один из последних московских домов поэта. До его ареста, 3 августа 1921 г., оставалось меньше месяца, а до расстрела — месяц и 21 день.

297. Тверской бул., 14, стр. 5(с. п.), — жилой дом (1886, арх. В. И. Мясников). Здесь, с разницей в полвека, жили два драматурга. Познавательно с точки зрения параллелей, ибо один был, что называется, не совсем драматург, а второй, хоть и написавший знаменитую для своего времени пьесу, совсем не драматург.

Одного звали Николай Ильич Стороженко,он был крупнейшим литературоведом, профессором, прославившимся работами о Шекспире, Гёте, Боратынском, Лермонтове и Шевченко (он жил в этом доме в 1880-х гг.), а второго, жившего здесь же, но с 1920-х до 1933 г., крупнейшего прозаика, публициста и журналиста, звали Всеволод Вячеславович Иванов. И если Стороженко написал всего одну пьесу «Троеженец» (которую, правда, поставил в 1896 г. сам Малый театр), то Всеволод Иванов как раз и поселился здесь уже троеженцем, въехал сюда с третьей женой, «очень литературной дамой», бывшей до того женой Исаака Бабеля и имевшей сына от него, гранд-дамой, написавшей потом воспоминания, — Тамарой Владимировной Ивановой(урожд. Кашириной).

Все знают ныне и впрямь лишь одну его пьесу, «Бронепоезд 14–69», да и то переделанную в 1927 г. из одноименной повести. Все остальное было прозой, но прозой, сразу пришедшейся «ко двору» советской власти. И почти никто не помнит ныне, что он был клоуном Бен-Али Беем, что кувыркался в цирке на ковре, глотал шпаги, прыгал через ножи и факелы, показывал фокусы и вообще-то мечтал стать «факиром Сивопотом» и даже побывать в Индии. Он ведь и почти мемуарную книгу назовет «Похождения факира». Но это стремление к легкому, почти шутовскому обману публики сохранится в нем едва ли не на всю жизнь. Что называется, «знаю прикуп», но никому не скажу. Ведь он был единственным, кого не только ценил и ласкал Сталин, но даже приглашал — и Иванов соглашался! — пожить у него на даче. Небывалый случай! Ведь с 1917 г. он был сибирским меньшевиком-эсером и даже выдвигался в этом качестве в Думу.

Хитрый был мужик, чтобы не сказать «темный», ведь скрывал, и успешно, что дачу в Переделкине, шикарный дом, ему строил НКВД. А писатель, на мой взгляд, был средний, хотя, в отличие от почти всех в литературе, ухитрился получить аж два ордена Трудового Красного Знамени, последний в 1939-м, — по тем временам высшая награда страны. А в огромном доме в Лаврушинском, построенном государством для писателей, было всего пять квартир пятикомнатных (их распределили между «выдающимися» Фединым, Сельвинским, Эренбургом, Погодиным и Вишневским) и лишь единственная щестикомнатная, которую «по праву» отдали Всеволоду Иванову. Кстати, Михаилу Булгакову, который подал заявление на квартиру в этом доме, вообще отказали. Что он — тоже писатель, что ли?

Прозаик, публицист и журналист В. В. Иванов

Сталин якобы заметит потом об Иванове, что он «себе на уме». Так расскажет в 2006-м его сын, знаменитый лингвист, ныне покойный Всеволод Иванов. Поведает, что вождь еще в 1922-м отметил его рассказы и «постарался подружиться» с ним. «Они несколько лет встречались и, по предложению Сталина, пили грузинское вино». Вождь даже хотел написать — великая честь! — предисловие к книге Иванова, да последний якобы отказался, после чего, как утверждает сын, в 1925 г. их «отношения прекратились».