Михаил Бахтин - Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922–1927

188. Место интересно как попытка анализировать поэзию Ахматовой в большом времени . См. ниже: « Верности предмету любви, его единственности мы у нее тоже не найдем» . Ср. об Ахматовой как поэте в Беседах (с. 105–106).

189. Характерный бахтинский подход, поворот. См. также последний абзац фрагмента «Поэзия Кузмина».

190. Ср. в ФМ : «Самая акмеистическая экзотика и примитивизм являются чисто стилизаторскими и еще более подчеркивают принципиальную условность поэтической темы» (с. 83).

191. См. на с. 83 в ФМ о рафинированности акмеистической поэзии, о более отчетливом сравнительно с символизмом осознании профессионально-цеховых интересов поэта и интересов мастерства .

192. Ср. о том же в Беседах (с. 267).

193. См. примеч. 190.

194. Весь абзац — об акмеизме на языке акмеизма.

195. Ср. в ФМ о футуризме и, пользуясь выражением автора, отчасти — акмеизме : «Эти направления ничего положительно прочного и нового не внесли и не могли внести, потому что, не имея устойчивого и творческого социального базиса, они проделывали чисто отрицательную работу разложения сложившихся в эпоху символизма форм» (с. 99).

196. Об Уэллсе см. также тему «Алексей Толстой» (с. 403).

197. Вся тема «Кузмин» в ее целом — одна из самых завершенных: небольшое и поразительно законченное произведение, эталонная лекция, несомненная удача совместных усилий Бахтина-лектора и записавшей его юной Рахили Моисеевны Миркиной. Это тем более удивительно, что речь не идет ни об особой симпатии к личности Кузмина, ни о любви к его поэзии, — чистый, честный, едва ли не совершенный анализ-характеристика, не исключающий при этом ни чувства сожаления, ни чувства досады (см. одно из последних замечаний: «Стремление внести в повесть случайные куски жизни, неумение отличить исторически существенное от случайного, отсутствие критерия поражает в них»). Последняя фраза темы — своеобразный рефрен ЗМ : см. последнюю фразу темы «Сологуб», первую фразу темы «Вяч. Иванов».

198. См. сравнительно большой фрагмент о футуризме в теме «Брюсов» (с. 297).

199. См. выступление Маяковского на диспуте «Футуризм сегодня» (3 апреля 1923 г.): «Нужно обратить внимание и на то, что футуризм является для нас названием родовым. Частное наше название — комфуты (коммунисты-футуристы). Идеологически мы с итальянским футуризмом ничего общего не имеем. Общее есть лишь в формальной обработке материала» (Владимир Маяковский. ПСС. М., 1959, том 12, с. 261).

200. Вся тема «Хлебников» (с. 367) — развитие этого утверждения.

201. См. ФМ , с. 85, и тему «Хлебников».

202. Поэзия может претить, может быть противна, но во всяком случае она должна быть интересна. — Содержание афоризма, которым обязаны мы теме «Северянин», отчасти разъясняет и позицию автора лекций, прочитанных в этом домашнем курсе, и, шире, отношение М.М.Б. к различным явлениям культуры и жизни, как это отношение воплотилось в других его работах и в т. ч. в Беседах. Тема «Северянин» — максимум резкости бахтинских характеристик. См. о Северянине в теме «Маяковский» (с. 371). По тону тема «Северянин» готовит тему «Эренбург».

203. В статье 1913 г. «Футуризм и Русь» (Борис Садовской. Озимь. Статьи о русской поэзии. Пг., 1915, с. 21–30), в главке IX на с. 28, Садовской так пишет о Северянине: «Г. Северянин, глава футуризма, как поэт напоминает камердинера Видоплясова из "Села Степанчикова" у Достоевского, и сборникам его стихов следовало бы называться "Воплями Видоплясова"». Далее Садовской остроумно и беспощадно развивает свое сравнение. В этой же статье (в главке X на с. 30) Садовской, оговорившись в сноске, что «из общего течения автомобильно-ресторанно-хулига-нского футуризма» он выделяет культурные поиски "Центрифуги" и отчасти "Очарованного странника", так характеризует футуризм, уже как целое: «Теперешний, находящийся при последнем издыхании, футуризм дает две резких фигуры, ожидающих своего Салтыкова: кентавроподоб-ного детину-апаша в цветной рубахе, не умеющего связать двух слов и перо в руке держащего, как томагавк, и тощего недоростка, с жидким пробором, в модном смокинге с игрушкой в петлице и смердяковской до ушей улыбочкой на скопческом лице». Бахтину в статье Садовского могло понравиться именно присутствие персонажей Достоевского.

Рецензии Гумилева на сборники Северянина были опубликованы в ж. Апполон, а потом вошли в «Письма о русской поэзии» (разделы 18 и 37). Характеристики Гумилева — более высокомерные, ироничные, но менее резкие и беспощадные, чем Садовского. В рецензии 1911 г., поместив Северянина в группу так называемых дерзающих, Гумилев пишет: «Из всех дерзающих <���…> интереснее всех, пожалуй, Игорь Северянин: он больше всех дерзает. Конечно, девять десятых его творчества нельзя воспринять иначе, как желание скандала или как ни с чем не сравнимую жалкую наивность» (Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии. М., Современник, 1990, с. 118). Интересен же Северянин Гумилеву тем, что нов.

Рецензия Гумилева 1914 г. на «Громокипящий кубок» — более концептуальная. Именно в ней сказано Гумилевым (тем она и знаменита), что «уже давно русское общество разбилось на людей книги и людей газеты, не имевших между собой почти никаких точек соприкосновения» (с. 170 ук. выше изд.). И Северянин объявлен Гумилевым поэтом, говорящим на волапюке людей газеты (волапюк — как поясняется в примеч. к этому месту в ук. изд. — искусственный «всемирный язык», изобретенный немецким пастором И. М. Шлейером в 1879 г.). Гумилев в ^гой рецензии продолжает настаивать на новизне Северянина («Нов он тем, что первый из всех поэтов он настоял на праве поэта быть искренним до вульгарности») и предупреждает, что речь идет о «новом вторжении варваров, сильных своею талантливостью и ужасных своею небрезгливостью» (с. 172 ук. изд.). Бахтину могли запомниться и гумилевские характеристики людей книги и людей газеты: «Первые жили в мире тысячелетних образов и идей, говорили мало, зная, какую ответственность приходится нести за каждое слово, проверяли свои чувства, боясь предать идею, любили, как Данте, умирали, как Сократы <���…> Вторые, юркие и хлопотливые, врезались в самую гущу современной жизни, читали вечерние газеты <���…>, пользовались только готовыми фразами или какими-то интимными словечками, слушая которые каждый непосвященный испытывал определенное чувство неловкости».

В ФМ (с. 84) «Письма о русской поэзии» Н. Гумилева названы (в сноске) книгой довольно случайных статей.