Константин Сотонин - Сократ. Введение в косметику

9.Самопознание можно и следует облегчать путём изучения науки об организме и особенно психике человека; но самопознание не может быть замененоизучением науки, и не только потому, что наука не в состоянии исчерпать всех индивидуальных особенностей людей и, значит, дать человеку знание его самого, а и потому, что знать– в философии это больше, чем г де-нибудь, значит: уметь; и даже не только уметь, – но и: делать. А для этого мало прочесть в книге, что нет ничего слишком серьёзного, и согласиться; необходимо согласиться не на словах, а всем своим существом, на анализе своих собственных переживаний убедиться, что это так, остановить себя на десятках самых «возвышенных», самых «святых» своих метаний, стремлений, идеалов и увидеть в них только зуд, – увидеть, а не «согласиться». Вот почему Сократ заставлял своих учеников в течение ряда лет заниматься самопознанием, чтобы в конце концов они познали только то, что сам Сократ мог сказать им в одну минуту.

Такова сущность сократовой философии. Такова основа философии культурных . Таковы философские «нормы», к которым неизбежно придёт XXI век. Нравится нам, или не нравится, а 2×2=4.

А не нравиться может; и по ряду причин. Может не нравиться всякого рода идеалистам… Кстати, что такое идеалист? Так как идеалист не всегда ходит под своим именем, а иногда даже и под противоположным, то стоит немного остановиться на этом вопросе. Идеализму следует противополагать не материализм, а реализм, и философская их противоположность в том, что идеалист начинает строить философию с построения идеала, с точки зрения которого он далее рассматривает, оценивает и иногда объясняет реальность; а реалист начинает с изучения реальности, фактов и, исходя из них, строит цель. Процесс развития идеалистического мировоззрения всегда напоминает процесс развития психического заболевания, особенно паранойи: нормальный раньше человек начинает постепенно всё более суживать круг своих интересов, всё больше сосредоточивает своё внимание на исключительных, редких явлениях реальности; на тех, которые доставляют ему наибольшую неприятность, забывая об остальных; неприятность объектов его внимания кажется ему всё большей и большей, превращаясь в абсолютное зло, в заговор против него; теперь круг неприятных объектов расширяется, – но уже не путём расширения внешнего внимания, а путём истолкования прочих объектов по аналогии с предыдущими. Постепенно все люди оказываются преследователями больного, весь реальный мир стал злом для идеалиста, – период бреда преследования в зените. Потом начинают возникать вопросы: почему он, идеалист, находится в этом мире зла? В ответ возникают предположения, переходящие в догадки, потом в уверенность: потому что он, больной, представляет собой что-то очень значительное – наследника престола, которого хотят лишить короны, пророка и т. п.; потому что его, идеалиста, душа имеет божественное происхождение, но поселена в злом теле за грехи, для испытания и т. д. Теперь мысли о преследованиях, о зле постепенно забываются, – внимание сосредотачивается на мыслях о короне, о добре, создаются всё более яркие образы царского бытия, пребывания души в идеальном мире; реальность стушёвывается перед яркостью образов фантазии, идеальный мир стал большей реальностью, чем мир реальный, бред величия достиг апогея. А затем начинается распад психики, от царя остаются одни бумажные короны, от сверхнебесного мира – благо, настолько благостное, что о нём ничего нельзя сказать, даже того, что оно существует, и оно ничего из себя не представляет (так было у Плотина); и наконец – оба мажутся своими нечистотами, одни – видя в них царскую благовонную мазь, другой – считая испытание всех зол вернейшим путём к небу.

Но конечно, не всякий идеалист развивается так типично; у многих идеалистов отсутствует сверхнебесный мир; ведь и параноик идёт не непременно к царской короне, ограничиваясь часто значительно меньшим. Идеалист – тот, кто, исходя из личных влечений, построяет идеал для себя и, обычно, для других, и из того, что он – идеал, считает возможным и обязательным и для себя, и для других стремится к его осуществлению, игнорируя все остальные заботы и оставляя вне сомнений как то, что этот идеал безусловно осуществим, так и то, что вне его осуществления не может быть счастья. Каков этот идеал – небесный или земной, это не важно; для идеалиста характерен путь построения философии, а не её содержание.

Так вот таким идеалистам может очень не понравиться начерченный образ культурного человека, и прежде всего в связи с третьим вопросом из поставленных в начале предшествующей главы. В самом деле, пусть устранение ошибок в оценке расширяет область возможных радостей, – но оно может вместе с тем вести к ослаблению радостей; пусть идеалист заблуждается, – но его заблуждение даёт ему крайне интенсивную радость, восторженное влечение именно потому, что он считает свою ценность, свой идеал абсолютным; раскройте ему глаза, заставьте его понять, что его идеал – только зуд, – и он потеряет свою радость, не приобретши других радостей и силу своей натуры; а что это вполне возможно, автору «Темпераментов »должно было бы быть известным лучше, чем кому-нибудь. Всё это, конечно, так, и я могу дать защитнику заблуждений только одно утешение: все люди никогда не смогут стать вполне культурными; заблуждениям, суевериям и идеализму, как и психическим заболеваниям, останется место. Цинизм никогда не будет философией всех, но он будет философией тех, кто способен стать культурным. Будет ли это большинство или меньшинство, – предрешать не стоит.

Более серьёзны опасения, что цинизм внесёт разложение в общественную жизнь, оторвёт личность от общественных интересов, сделает его узким эгоистом, приведёт к вымиранию благодаря пренебрежению к инстинктам. Но все эти опасения напрасны. Общественная жизнь не пострадает от культурных людей и потому, что трудность стать культурным делает массовую культурность реальностью далёкого будущего, и потому, что индивидуализм культурных людей – не политический, а «этический» (я предпочитаю говорить: диэтетический), свои индивидуальные влечения культурный будет удовлетворять не вопрекиинтересам общества, а вне пределовинтересов общества: и это тем более, что для культурного общественные блага, как например, эстетические, являются особенно ценными. Также и цинизм культурных совсем не антисоциален, а только делает социально настроенного человека сознательно социальным, поскольку он понимает, что его социальность вытекает из особого зуда, называемого симпатическим чувством, и что удовлетворение (устранение) этого зуда даёт ему очень большую радость.