Игорь Гарин - Ницше

Определяя истину как неопровержимое заблуждение, Ницше не утверждает недостоверности познания, как интерпретирует это Е. Трубецкой, а лишь предостерегает от отождествления истины и достоверности, истины и глубинных реалий жизни. Истина может оказаться гибельной, а заблуждение может послужить нашему процветанию и могуществу. По своей действенности, по крайней мере — краткосрочной, ложь слишком часто превосходит правду — это и имеет в виду Ницше.

Может быть, Паскаль, а за ним Ницше потому и определяли истину как род заблуждения, что задолго до Фрейда понимали глубинную связь между подсознательной верой и подсознательной пользой.

Истина есть род заблуждения , без которого определенный род живых существ [именно человек] не мог бы жить. Решает в конечном счете ее ценность для жизни …

Логика вырастает не из воли к истине, а из стремления оправдать или самооправдаться. По той же причине «вера в тело фундаментальнее, чем вера в душу».

Изменившееся отношение к истине всего яснее дает о себе знать по изменению статуса ее противоположности, лжи. У Декарта ложь есть то, что не отвечает требованиям несомненности и достоверности, но в качестве «заблуждения» она предполагает возможность «нахождения» истины и потому выше рангом, чем безошибочность природных вещей. На следующей ступени метафизики субъекта, у Гегеля, неистина уже прямо включается в процесс познания: она — односторонность истинного, снимаемая полнотой знания, присущей абсолютному субъекту. Наконец у Ницше еще большая абсолютизация субъекта делает различие между истиной и ложью вообще неважным: истины самой по себе нет, она поэтому то же самое, что ложь; безраздельно царит «справедливость» как право воли к власти назначать, чему быть истиной и чему быть ложью, в интересах своего усиления.

Отождествление истины с заблуждением играет основополагающую роль в «переоценке ценностей»: ведь вся предшествующая философия выдавала результаты философствования как истины в последней инстанции, против чего категорически возражает Ницше в своем отвержении всего безусловного, окончательного, данного раз и навсегда. «Убеждения суть более опасные враги истины (которая, следовательно, в каком-то виде все же существует), чем ложь». Переоценка ценностей потому и необходима, что почти всё, что когда-либо признавалось истинным, рано или поздно оказывается ложным. Собственно, только это, в конечном итоге, и хочет выразить Ницше своими парадоксальными утверждениями, и только это считает своим вкладом в гносеологию.

Сознание, дух, обожествляемые предшествующими философами, столь же несовершенны, как и человеческое тело. Сознание ошибается гораздо чаще, чем инстинкты, просто потому, что инстинкты гораздо древнее сознания. Сознанию нет оснований доверять тем больше, чем оно прагматичней, хитрей, изворотливей, чем в большей мере оно компенсирует бессилие тела. Ницшеанство — это попытка развеять божественный ореол, созданный сознанию Просвещением. Сознание не является безусловным благом, деятельность сознания может быть опасной, разрушительной, тоталитарной. Социализация, омассовление человека обязаны своим происхождением сознанию. Сознание в равной мере позволяет человеку понять свое личное начало, в какой — утратить себя, раствориться в массе. Массовое сознание приковывает человека к «интересам общества», к «родине», ко всем видам стадности, подавляет подлинные импульсы персональной жизни. Массовое сознание деформирует жизненные реальности и потому есть величайшая опасность.

Массовое сознание радикально отличается от индивидуального мышления. Почти всё, что Ницше приписывает истине-лжи, касается прежде всего массового сознания — его бесконечные ошибки, иллюзии, химеры, упования, не имеющие отношения к реальной жизни и способные стать угрозой самому существованию человечества. Массовое сознание Ницше отождествляет с «извращенными суждениями и бредом наяву», которые этим же сознанием возводятся в статус истин. Посредством массового сознания люди постоянно канонизируют свои заблуждения в «истины» и затем начинают преследовать «неправоверных». «Истина» постоянно перерабатывается в «веру» с помощью все того же массового сознания. Человечество давно погубило бы само себя своими химерами и ложной верой, если бы жизнь не управлялась более мощной силой — волей к могуществу, инстинктом самосохранения, которые действуют безошибочно и целесообразно. Вот почему конечной целью развития сознания должны стать синтез сознания и воли, интеллектуальный инстинкт, интуиция.

Только инстинктивно-интуитивное знание может предохранить человечество от заблуждений. Борьба за истину не равноценна искоренению человеческих заблуждений. Обнаружить заблуждения не означает утвердить истину, потому что истина — продукт сознания, а искоренение заблуждения — результат инстинкта, воли к могуществу. Сознание ошибается, воля — нет. Постижение истины нашим рассудком не есть однозначное добро, поскольку своим результатом может иметь принимаемую за истину ложь. Само стремление к истине содержит в себе элемент неопределенности: «Что собственно в нас хочет „истины“?» «Положим, мы хотим истины, — отчего же лучше не лжи? Сомнения? Даже неведения?» Человечеству свойственно заблуждаться; вся история человечества изобилует суевериями, искоренением «ересей», борьбой за «правоверие», требующей жертв, жертв, жертв…

Даже свободная от заблуждений рассудочная истина может быть опасной. Во-первых, сама истина может оказаться деструктивной, разрушительной, гибельной для человека, так что ее достижение отнюдь не ведет к счастью. Во-вторых, полное овладение истиной лишает человека иллюзий, фикций, заблуждений, лежащих в основании духовной жизни. Мудрость суть дозирование истины; всеобъемлющая истина убивает жизнь, которая бессознательно «ищет заблуждения, живет заблуждением».

«Правда, и только правда» — чрезвычайно опасный моральный императив, противостоящий воле к жизни. Стремление к истине любой ценой суть инфантильное окаянство в любви к истине, обрекающее человека на мученичество и ненужные жертвы. Ницше призывает «остерегаться страдания» «во имя истины», которая слишком легко, как мы знаем из истории, оборачивается ужасающими заблуждениями и горами жертв (защитников и противников «истины»).

Мы больше не верим тому, что истина остается истиной, если снимают с нее покрывало… Теперь для нас это дело приличия — не все видеть обнаженным, не при всем присутствовать, не все хотеть понимать и «знать».

Правда жизни, ее истина состоят в том, что иллюзии человеку не менее необходимы, чем «истина», к тому же недостижимая. Поэтому моральная декларация безусловного стремления к истине, во-первых, лицемерна и, во-вторых, вредна, лишая человека спасительных иллюзий. В ней выражается забвение жизни. Истина и заблуждение — равноправные и паритетные компоненты познания, тем более что вчерашние истины сегодня представляются заблуждениями, а истины грядущего всегда встречаются человечеством как покушение на основу основ.