Игорь Гарин - Ницше

Хотя образ благой жизни неприемлем для Ницше, он относится к нему в высшей степени уважительно: «Подобная смесь возвышенного, больного и младенческого обладает хватающим за душу обаянием». Иисус — обаятельнейший, но внеисторичный образ человека: «В сущности, христианин был только один, и тот умер на кресте». Христианство, взяв Христа за высший образец, за эталон, практически предало его — отказом от Его жизненной практики, лицемерием, превращением образа жизни благого человека в веру и множеством извращений этой веры, созданием церкви, вся история которой — «Великое Извращение»…

Ницшеанский Христос — абсолютная достоверность внутреннего мира и духовного опыта, кстати, характерная для выдаваемого нашими в качестве антипода Достоевского. Это чутко уловил Ницше: «Евангелия приводят нам точь-в-точь те самые физиологические типы, которые описывают романы Достоевского…»

Поучительна и ницшевская версия смерти Христа: «Ведь умирая, Иисус ничего иного и не мог желать, кроме как публично представить самое сильное свидетельство в пользу своего учения и этим доказать его…» «Что отрицал Христос? — Всё, что сегодня называется христианским».

В жертвенности Христа Ницше увидел устрашающее наследие язычества — «невинного приносят в жертву за грехи виновных! Какое устрашающее язычество!..»

Ницше был убежден, что мораль Иисуса — только начальная фаза нравственности: «Верьте мне, братья мои! Он (Христос) умер слишком рано, он сам отрекся бы от своего учения, если бы достиг моего возраста! Достаточно благоразумен был, чтобы отречься!»

Отношение Ницше к Иисусу амбивалентно: он уважает жизненную практику, экзистенциальность и искренность величайшего человека, но не приемлет добровольное самопожертвование как проявление слабости, нежизненности, упадка, сдачи без борьбы. С одной стороны, Ницше ценит в Галилеянине борьбу против статус-кво, возвышение над земной моралью («Иисус говорил: „Какое дело до морали нам, сынам Божьим?“; „Бог — по ту сторону добра и зла“»), считает Иисуса выразителем его собственной моральной позиции, с другой, — жить, как Иисус, означает для него сознательно обрекать себя на гибель: «Самое неевангельское понятие на свете — это понятие героя. Здесь стало инстинктом то, что противоположно всякой борьбе; неспособность к сопротивлению сделалась здесь моралью».

К. Ясперс:

Великим противником и соперником Иисуса был для Ницше Дионис. «Долой Иисуса!» и «Да здравствует Дионис!» — звучит почти в каждом положении Ницше. Крестная смертьИисуса для него — символ упадка угасающей жизни и обвинения против жизни; в растерзанном на куски Дионисеон видит саму вновь и вновь возрождающуюся жизнь, поднимающуюся из смерти в трагическом ликовании. И все же — поразительная двойственность! — это не мешало Ницше порой — хоть и редко, хоть всего на мгновение — самому отождествляться с Иисусом и глядеть на мир его глазами. Свои записи периода безумия, исполненные столь глубокого смысла, он подписывал не только именем Диониса, но и «Распятый».

Это двойственное отношение к Иисусу, когда Ницше то борется против него, то сам себя с ним отождествляет, то отрицает его, то поддерживает, — лишь один из примеров характерного для Ницше вообще поведения, своего рода универсального принципа. Ницше был всем на свете — не через реализацию в этом мире, а через сокровенный опыт своей страстно испытующей все на свете души. Он сам говорил, что ему довелось посидеть в каждом уголке современной души. Он смотрел на самого себя как на типичного представителя декаданса; однако полагал, что, доведя этот декаданс до крайности, преодолел его в себе с помощью более глубинных здоровых сил. Он знал, что он сам — тот нигилист, о котором он пишет; однако полагал, что отличается от всех прочих нигилистов опять-таки тем, что доводит свой нигилизм до последней крайности и тем создает предпосылки для его преодоления.

Что не устраивало Ницше в христианстве? Почему он экстатически отвергал его? Христианство не следует тому, чему учит, прежде всего, не следует заповедям и жизни Христа. Церковь неискрення, лжива, лицемерна. Ее главные побуждения — уравнять людей, превратить человечество в послушное стадо, подавить полноту человеческого персонального начала. Христианство — это декаданс. Церковь «стремится сломить сильных, превратить их мужество в расслабленность, использовать всякую дурную минуту, когда они подавлены и утомлены, чтобы заменить их гордую уверенность беспокойством и бесплодными угрызениями». Христианство поверхностно: церемонии и внешние эффекты берут в нем верх над глубиной и сознательным выбором.

Ницше категорически отрицал христианский универсализм — единство истины, единство морали, единство истории, безусловность знания, единство духа. Единства не существует, существует выбор, и его должен делать каждый. История — опытная мастерская, ход истории не предопределен, планировать историю невозможно. Правильного исторического устройства не существует, в известной мере все правильно в силу «правильности» жизни. Важны не прогнозы и императивы, не «светлое будущее», но «здесь и сейчас». Важна не церковность и соборность, а человеческая личность.

«Фундаментальный промах» человека — полагаться на все, что угодно, кроме самого себя! «Фундаментальный промах» человека — иллюзии, нежизненные и недостижимые идеалы, противоестественные устремления. «Реальный человек в сто раз драгоценнее любого идеального человека, существующего лишь в пожеланиях и мечтах». Кстати, жить, как Иисус, — это, прежде всего, полагаться на себя. Если хотите, Иисус и есть первый сверхчеловек, экзистенциальная Личность, нашедшая саму себя.

Христианство подменило жизнь по Христу верой в Него, практику Иисуса — практикой церкви, любовь и непротивление — лицемерным учением, благое существование — ханжеской моралью. Слепая вера оказалась важнее жизни по Христу, идея о личном бессмертии — важнее благой жизни. Подлинные корни христианства, считает Ницше, не в миролюбивом отказе Иисуса от всякой борьбы, не в Христовом непротивлении злу, не в отрешенности от мира и от смерти — корни христианства в изначальном извращении жизненной концепции Христа, в рессантиментенеудачников и изгоев, злобе угнетенных и униженных, зависти сирых и посредственных. Психологически Христова церковь строилась из комплексов неполноценности, претендующих на манию величия, из попыток превратить немощь, бессилие и унижение в творческую мощь, из желания последних взять реванш у первых и тайной жажды мщения.

К. Ясперс:

Уже первоначальная апостольская община представляла собой, по Ницше, «мир, словно вышедший со страниц русского романа, — прибежище отбросов общества, нервных больных и инфантильных идиотов». А в позднеантичном миреэти люди повсюду встречали родственные души. Ибо в недрах здорового язычества давно уже росло антиязычество — уродливые и больные религиозные формы, против которых боролся еще Эпикур. И вот христианство «проглотило и усвоило учения и обряды всех подземных культов Римской империи, бессмысленные порождения всех видов больного разума». Ибо «судьба христианства заключается в том, что вера его не могла не стать столь же больной, низменной и вульгарной, сколь болезненны, низменны и вульгарны были потребности, которым оно должно было удовлетворять».