Игорь Гарин - Ницше

Так кто же он — сверхчеловек?

Подвижник бесконечного преодоления, превозмогший себя?

Сверхжизнь или сверхразрушение?

Интеллектуальная высь или цинизм разума?

Абсолютная ответственность или отсутствие ограничений?

Вариант спасения мира красотой или абсолютное зло?

Отчуждение или презрение?

Новый миф или последний отголосок старых?

Завершенная полнота личности или голое насилие?

Правдолюб, не желающий утонуть в массе, или гангстер?

Любовь к жизни или бесчеловечность?

Дело в мифологичности сверхчеловека. Он ориентирует на безграничное, учит мыслить взаимоисключающе, умеет желать и знает тщету желаний. Его отрицание неотделимо от утверждения, а утверждение устремлено ввысь. Он философ сомнения, которое для него… «стимул, наполненный позитивным содержанием: любовь к благородной сущности человека, которую приводят в отчаяние все реально существовавшие типы людей, непреклонная сущность правдивости, ставящая под вопрос саму истину , наполненность историческими образами, терпящая крушения из-за бессмысленности и бесцельности истории».

Отношение Ницше к человеку — средневековое, шекспировское: венец творения и пригоршня праха. «В человеке есть нечто в своей основе ошибочное» и человек — «вечно будущее»; «насквозь лживое, искусственное и близорукое животное» и — «великий экспериментатор»:

Он отваживается на большее, сопротивляется большему, требует от судьбы больше, чем все остальные животные, взятые вместе: он великий экспериментатор в отношении самого себя, неудовлетворенный, ненасытный, который борется с животными, природой, богами за окончательное господство… он… вечно будущее.

Сверхчеловек — икона Ницше, синтезировавшая биологию и эволюцию духа, Дарвина и Августина, борьбу за существование и высшее творчество. Только в отечественной литературе начала века налицо четыре типа сверхчеловека: биологический (Л. Толстой, Н. Грот), культурно-этический (Н. Авксентьев, Н. Абрамович), религиозно-метафизический (А. Белый, Н. Бердяев, Д. Мережковский), социально-аристократический (Е. Тарле, Ф. Зелинский).

Я полагаю, сверхчеловек Ницше не является синонимом «белокурой бестии», отвечающей не духовному, но животному началу человека. Ницше говорит об этом прямым текстом: «Зверь (Bestie) в нас должен быть обманут, мораль есть вынужденная ложь, без которой он растерзал бы нас». В «К генеалогии морали» «белокурая бестия» также отождествляется с роскошным, похотливо блуждающим в поисках добычи животным. Еще менее основательно отождествление «белокурой бестии» с германцами или нордической расой. Перечисляя примеры «благородных рас», в которых просматривается мощь хищного начала, Ницше называет «римскую, арабскую, германскую, японскую знать, гомеровских героев и скандинавских викингов». Как известно, не существует белокурых арабов или японцев. В «Заратустре» эпитет blonde (белый) относится ко льву: «в ужасе перед белокурым чудовищем с львиной гривой». Таким образом, «белокурая бестия» полностью лишена расовой принадлежности — это животное, львиное начало человека.

Человек Ницше — мультиверсум, лежащий между «высокомерным насекомым» и «белокурой бестией», вся полнота жизни от болезненного бытия до торжества над судьбой.

…Там бегают утонченные хищники, и вы среди них… воздвигнутые вами города, ваши войны… ваши взаимные хитрости и суета, ваши вопли страдания, ваше упоение победой — всё есть продолжение животного начала.

То, что доставило человеку его победу в борьбе с животными, было чревато опасностью болезненного развития.

Ницше много размышлял о сути человека, проблеме личности и пришел к выводу, что, при всей неуловимости человеческих качеств, сущность человеческого — динамизм, активность, плюральность. «Стань тем, кто ты есть» — эта максима глубоко почитаемого им Пиндара является ключевой в антропологии Ницше.

Именно перечисленные особенности человека позволяют надеяться на переход от животной несвободы к почти отсутствующей пока свободе. Отличие сверхчеловека от человека — в его способности к самоопределению, самопреодолению, к освобождению от власти «других». В предисловии к «Человеческому, слишком человеческому» Ницше писал про будущие «свободные умы» и выражал надежду, что содействует ускорению их прихода, описывая заранее условия и пути их появления.

Ницше предпочел свободу морали. Стремление к свободе — категорический императив Ницше, подразумевающий отрицание морали, сковывающей человеческую свободу.

«Сверхчеловек» у Ницше не антропологический тип. Сам он неоднократно принимается возражать Дарвину и, тем не менее, пользуется Дарвином: но пользуется как случайно подобранной на пути хворостиной, чтобы нанести удар подвернувшемуся под ноги схоластику; нанести удар, отшвырнуть, обтерев при этом руки.

«Обидная ясность», — морщится Ницше, упоминая о Джоне Стюарте Милле. В глубине души не мог не питать он подобных же чувств и к Дарвину. Но и обидными ясностями дерется он в пылу боя. Всё для него, где нужно, — средство, чтобы сбить с ног. Здесь устроить католическую засаду из Боклей, Миллей, Дарвинов; там пустить под ноги почтенным ученым иезуита.

Сомнительно видеть в биологической личности сверхчеловека; еще сомнительнее, чтобы это была коллективная личность человечества. Скорее это — принцип, слово, логос или норма развития, разрисованная всеми яркими атрибутами личности. Это — икона Ницше. Учение Ницше о личности — ни теория, ни психология; еще менее это — эстетика или наука. Всего более это — мораль, объяснимая в свете теории ценностей — теории символизма.

Сознательно или бессознательно — Ницше «списывал» сверхчеловека с самого себя: осознавал биологическую «дефектность» материала и компенсировал ее духовным порывом в грядущее.

Свой идеал утонченной человеческой натуры Ницше воссоздал в своих произведениях в образах «аристократа», «господина», «сверхчеловека». Но этот опыт умения владеть собой, быть господином своего «я», пренебрегать физическими страданиями и с уважением относиться к людям, эти «аристократические замашки» он воспитывал в себе с детства, развил в зрелом возрасте, определив свои нравственные качества и свою философию. Ницше — мягкий и нежный, аристократ по чувству и уму, ненавидит рабское, лакейское, слабое, медлительное, полумерное в человеке и в обществе, и преклоняется перед героями, героическими поступками, героической историей.

Не обязательно отыскивать «корни» сверхчеловека у Гёте, Гердера или Г. Мюллера (XVII в.) — сверхчеловек не имеет узконационального происхождения, встречаясь в древнегреческих, латинских и иных текстах. Если все же вернуться к немецким корням сверхчеловека, то стоит процитировать понимание этого понятия первым немцем, у которого обнаружен этот термин. Г. Мюллер, 1631 год: «Сверхчеловек — религиозный человек, истинный, богочеловек, христианин».