Рене Декарт - Рассуждения о методе. Начала философии. Страсти души (сборник)

Конечно, душа может иметь и побочные удовольствия. Но что касается тех, какие ей общи с телом, они исключительно зависят от страстей; стало быть, те люди, которых могут особенно трогать страсти, способны всех более вкусить сладости жизни. Правда, что они могут также найти больше и горечи, если не сумеют хорошо использовать страсти, и тогда судьба их будет противоположна. Мудрость же главным образом полезна с той точки зрения, что она учит оставаться господином себя и руководить собой с такой ловкостью, что беды, причиняемые страстями, становятся легко переносимыми и что даже из страданий извлекается радость.

4 августа 1645 г.

Сударыня, когда я выбрал книгу Сенеки «О счастливой жизни», чтобы предложить ее Вашему Высочеству как предмет приятной для Вас беседы, я считался исключительно с репутацией автора и достоинством темы, не размышляя о способе, каким она трактована; теперь, пораздумав, я не нахожу книгу достаточно отчетливой, чтобы ей следовать. Но, дабы Ваше Высочество легче могли о том судить, я попытаюсь здесь высказаться, как, на мой взгляд, эта тема должна бы была трактоваться философом, который, подобно Сенеке, не будучи просвещен верой, имеет в качестве вожатого один природный разум. Сенека уже в начале говорит, что «все хотят жить счастливо, но при расследовании того, что создает счастливую жизнь, остаются во мраке». Однако же необходимо знать, что значит «счастливо жить»; я говорю по-французски счастливо (vivre heureusement), так как есть различие между счастьем (l’heur) и блаженством (la beatitude) в том, что счастье зависит только от внешних нам вещей, отчего скорее счастливыми, чем мудрыми считаются те, к кому приходит известное благо, достигнутое не ими самими, тогда как блаженство состоит, мне кажется, в совершенном довольстве души и внутреннем удовлетворении, какого обычно не имеют те, кто наиболее облагодетельствован судьбою, и какое мудрецы приобретают помимо последней. Стало быть, vivere beate – «жить блаженно» – это не что иное, как иметь душевную удовлетворенность.

Раздумывая затем, что значит то, «что вызывает счастливую жизнь», то есть каковы вещи, которые могут дать нам это высшее (souverain) довольство, я замечу, что их два рода, а именно: те, которые зависят от нас, такие как добродетель и мудрость, и те, которые от нас вовсе не зависят, такие как почет, богатство и здоровье. Ведь достоверно, что родовитый, здоровый и не нуждающийся ни в чем человек, будучи вместе с тем столь же умен и добродетелен, как тот, кто беден, немощен и необеспечен, станет обладать более совершенным довольством, чем этот последний. Однако малый сосуд может быть столь же полным, как и большой: понимая довольство каждого как полноту и завершение его желаний, согласных с разумом, я усомнюсь, что беднейшие и обездоленные судьбой или природой не могут быть довольны и удовлетворены так же хорошо, как и другие, хотя бы они и не обладали столькими благами. Об этом роде довольства здесь и идет речь; так как иное никоим образом не в нашей власти, то его отыскание было бы излишне. Мне кажется, что каждый может найти удовлетворение в самом себе, не ожидая ничего другого, если заметить три вещи, к которым относятся три правила морали, помещенные мной в «рассуждении о методе». Первое: стараться всегда как можно лучше пользоваться своим разумом, чтобы познать, что должно и чего не должно делать во всяких жизненных обстоятельствах. Второе: иметь твердое и постоянное решение исполнять все советуемое рассудком, не поддаваясь страстям и влечениям; твердость такого решения должна почитаться за добродетель, хотя я и не знаю, чтобы кто-нибудь когда-либо так ее понимал; но добродетель поделили на множество видов, сообщив им различные наименования, сообразно разнице объектов, на которые добродетель распространяется. Третье: руководиться подобным поведением сколь возможно согласно рассудку, мысля так, что все блага, которыми мы вовсе не обладаем, находятся вне нашей власти; посредством этого мы привыкнем совершенно их не желать, ведь только желание, сожаление либо раскаяние могут препятствовать нашей удовлетворенности. Но если мы всегда будем делать все, диктуемое нам рассудком, мы не будем иметь повода к раскаянию, хотя бы события и показали нам позднее, что мы обмануты, так как это произошло не в силу нашей ошибки. Мы не желаем, например, обладать большим того, что имеем, количеством рук или языков, но желаем большего здоровья и богатства потому только, что эти последние блага могут быть приобретены нашим поведением или даже даны нам от рождения, но не так как те, первые; но мы можем освободиться от желаний и этого рода, подумав, что, раз мы всегда следовали голосу нашего рассудка, мы не упустили ничего из подвластного нам и что болезни и несчастья не менее естественны для человека, чем благополучие и здоровье.

Наконец, всякого рода желания могут согласоваться с блаженством; бывают только такие желания, которые сопровождаются нетерпеньем и печалью. Нет также необходимости, чтобы наш рассудок не заблуждался. Достаточно лишь, чтобы наше сознание свидетельствовало, что мы не пренебрегали решимостью и добродетелью ради выполнения всего, что принималось нами за наилучшее, одной даже добродетели достаточно, чтобы сделать нас довольными этой жизнью. Но ввиду того, что раз добродетель не будет освещена рассудком, она станет ложной, то есть воля и решение поступать хорошо приведут нас к дурным вещам, принятым за хорошие, такое довольство не прочно. А так как обычно противопоставляют эту добродетель удовольствиям, влечениям и страстям, то очень трудно ввести ее в житейский обиход; между тем правильное пользование рассудком, дающее истинное познание добра, препятствует добродетели стать ложной и, согласуя ее с допустимыми удовольствиями, облегчает пользование ею; это же пользование рассудком, давая нам узнать условия нашей природы, ограничивает наши желания так, что – нужно сознаться – именно от него зависит наибольшее благополучие человека и, следовательно, обучение, служащее его приобретению, оказывается наиболее полезным занятием, какое только возможно, и вместе с тем оно, несомненно, самое приятное и благое. Вследствие этого мне кажется, что Сенека должен был научить нас всем главным истинам, познание которых потребно, чтобы облегчить пользование добродетелью и упорядочить наши желания и страсти и таким образом овладеть природным блаженством; это сделало бы его книгу лучшей и наиболее полезной, какую только мог написать языческий философ. Однако это только мое мнение, и его я повергаю на суд Вашего Высочества; и если Ваш суд будет благосклонен указать мне, в чем я ошибаюсь, я сочту себя в высшей степени Вам обязанным и засвидетельствую, по исправлении, что я пребываю, Сударыня, Вашего Высочества нижайшим и преданнейшим слугою, Декарт