Рене Декарт - Рассуждения о методе. Начала философии. Страсти души (сборник)

Декарт

15 сентября 1645 г.

Сударыня!

Ваше Высочество так точно отметили все причины, помешавшие Сенеке ясно выразить свое мнение касательно высшего блага, и взяли труд столь заботливо прочесть книгу, что я опасаюсь показаться докучливым, продолжая разбор всех глав по порядку, и боюсь замешкаться с ответом на трудные вопросы, какие Вы пожелали предложить, относительно средств укреплять рассудок ради выбора наилучшего во всех жизненных поступках. Вот почему, не задерживаясь над Сенекой, я попытаюсь только изложить свое личное мнение по данному предмету. Возможно, мне кажется, иметь в качестве таких средств только две вещи, требуемые для постоянного расположения к правильному суждению: одна – познание истины, а другая – привычка вспоминать об этом познании и успокаиваться на нем всякий раз, как случай потребует того. Но так как только Бог все в совершенстве знает, то нужно чтобы мы удовлетворялись познанием того, что наиболее необходимо нам.

Первое из таких знаний – это то, что существует единый Бог, от которого все зависит, совершенство которого бесконечно, власть безмерна и повеления нерушимы: это знание научает нас принимать в хорошую сторону все, случающееся с нами, как если бы все ниспосылалось от Бога, и так как истинным объектом любви является совершенство, то, когда мы возвышаем наш дух, чтобы рассматривать его таковым, как оно есть, мы естественно склоняемся так любить Бога, что даже извлекаем радость из наших страданий, думая, что по Его воле получили их.

Второе, что должно знать, – это природу нашей души, поскольку душа бестелесна, много важнее тела и способна наслаждаться бесконечным множеством удовольствий, вовсе не находимых в этой жизни: это препятствует нам бояться смерти и так отрывает нас от привязанности к окружающему, что мы с презреньем смотрим на все, подвластное судьбе. Этому хорошо может также служить достойное обсуждение божьих дел и та глубокая идея о протяжении мира, которую я попытался изложить в третьей книге моих «Начал»: ведь если представят, что за небесным сводом существуют только призрачные пространства и что небесная сфера создана только к услугам земли, а земля к услугам человека, то окажутся склонны думать, что эта земля – наше главное жилище, а эта жизнь – лучшее, что мы имеем; и вместо познания действительно присущих нам совершенств, припишут другим созданьям несовершенства, каких они не имеют, дабы подняться над ними; а приняв нелепое предположение, пожелают стать советниками Бога и взять обязанность руководить миром, что порождает бесконечное количество пустых тревог и досад. Помимо познания благости Бога, бессмертия наших душ и величия Вселенной, есть еще одна истина, познание которой мне кажется весьма полезным; истина эта такова: хотя каждый из нас является личностью, обособленной от других и такой, следовательно, интересы которой отличны от интересов прочего мира, однако всякий должен мыслить, что существует не он один и что, в конце концов, он является частицей Земли, данного государства, общества, семьи, с которыми он связан местом жительства, речью, родством. И следует отдавать предпочтение интересам целого, к которому принадлежат, сравнительно с интересами частного лица; но здесь должны соблюдаться умеренность и осторожность, ибо безумием будет впасть в большое бедствие ради заботы о незначительном благе родных или своей страны; если человек сам по себе стоит больше, чем весь остальной город, то неразумно погибать самому ради спасения города. Но когда все относят к себе, то не страшатся причинять другим много вреда из-за своих незначительных удобств и не имеют ни истинной дружбы, ни верности, ни вообще какой-либо добродетели; напротив, рассматривая себя как частицу общества (du public), находят удовольствие делить всем добро и даже не боятся подвергнуть опасности свою жизнь, чтобы услужить другому, когда к этому представится случай; желали бы потерять свою душу, если это возможно, ради спасения других. Такой взгляд является источником и началом всех наиболее героичных поступков людей; те же, кто из тщеславия подвергает себя риску смерти, рассчитывая на похвалу, или по бестолковости, или не сознавая опасности, – такие лица, по моему мнению, скорее нравятся, чем ценятся нами. Но когда кто-либо идет на смерть, полагая в этом свой долг, или даже когда он страдает от известного зла ради доставления блага другим, хотя, быть может, и не рассуждая, что это делается им из-за предпочтения общества себе, он, однако, делает это именно в силу такого рассуждения, смутно представляющегося его мысли.

И люди естественно склонны так рассуждать, когда постигнут и полюбят Бога как должно, ведь, во всем поручая себя его воле, освобождаются от личных интересов и имеют одну только страсть – делать приятное Ему, вследствие чего обладают душевным удовлетворением и довольством, несравненно более ценными, чем все маленькие преходящие наслаждения, зависящие от чувств.

Сверх этих истин, отвечающих вообще всем нашим поступкам, должно также знать и многие другие, более частные. Из них главнейшие, мне кажется, те, которые отмечены в предыдущем письме… [48] Это письмо является ответом на два письма принцессы Елизаветы, от 13 и от 30 сентября 1645 г. В первом письме принцесса просила Декарта подробнее охарактеризовать страсти в их отношении к разумной деятельности человека. Второе письмо ставит ряд вопросов: может ли познание бытия и благости Бога примирить нас с дурными поступками людей, волю которых мы предполагаем свободной? Как измерить бедствия, которые причиняют себе ради общества, сравнительно с благом последнего, без того, чтобы эти бедствия не представлялись нам особенно значительными, ибо их идея особенно отчетлива? Имеется ли у нас правило для сравнения таких далеко неодинаково известных нам вещей, как наши собственные заслуги и заслуги тех, среди кого мы живем? – Прим. перев.

Я могу прибавить сюда еще, что нужно также особо распознать все нравы местностей, где мы обитаем, чтобы знать, до каких пределов должно им следовать. И хотя мы не можем иметь достоверных свидетельств обо всем, мы должны тем не менее разделять и принимать наиболее правдоподобные мнения касательно всего, составляющего жизненный обиход, с тем чтобы, когда назреет время, мы не оказались в нерешительности.Одна только нерешительность причиняет сожаление и раскаяние. Наконец, выше я сказал, что помимо познания истины требуется также привычка к постоянному расположению правильно судить. Так как мы не в состоянии непрерывно внимать одному и тому же, как бы ни были ясны и очевидны доводы, убедившие нас перед тем в известных истинах, то мы в силу ложной видимости можем, позднее, отступать от принятого нами, если только путем долгого и частого размышления не запечатлеем в нашей душе данной вещи так, что она обратится в привычку. И в этом смысле основательно говорят в школьной философии, что добродетели суть привычки, так как, в конце концов, прегрешают против познания того, что должно делать, не по недостатку теории, а по недостатку практики, то есть по недостатку прочной привычки полагаться на это знание, и так как, исследуя эти истины, я также укрепляю в себе привычку, то я особенно обязан Вашему Высочеству, что Вы позволяете ее поддерживать, и для меня нет ничего, чем я мог бы лучше заполнить свой досуг, как те страницы, где я могу свидетельствовать, что пребываю