Рене Декарт - Рассуждения о методе. Начала философии. Страсти души (сборник)

Вашего Высочества нижайшим и преданнейшим слугою,

Декарт

6 октября 1645 г.

Сударыня, Иногда я задумывался, что лучше: быть ли веселым и довольным, воображая блага, которыми обладаешь, лучшими и более значительными, чем они есть, и не зная или не останавливаясь мыслью на благах, которых недостает, либо обладать рассудительностью и знанием истинной цены тех и других благ и становиться печальным. Если бы я думал, что высшее благо представляет собой наслаждение, я не сомневался бы, что следует стараться быть веселым, какой бы ценою это ни достигалось, и одобрял бы грубость тех, кто находит удовольствие в вине и кружит себе голову табаком. Но я делаю различие между высшим благом, состоящим в упражнении добродетели или, что то же, в обладании всеми благами, приобретение которых зависит от нашей свободной воли, и между душевным удовлетворением, сопровождающим такое приобретение. Вот почему, видя, что величайшим преимуществом является познание истины, если бы даже оно клонилось к нашей невыгоде, чем незнание ее, я утверждаю, что лучше быть менее веселым и иметь больше знания. Между прочим, не всегда при наибольшей веселости обладают удовлетворением; напротив, крупнейшие наслаждения обычно протекают в задумчивости и серьезности, и только посредственные и преходящие сопровождаются смехом. Также я вовсе не одобряю стараний обмануть себя, успокаиваясь на ложных представлениях; всякое удовольствие, возникающее отсюда, может касаться только поверхности души, испытывающей в то же время внутреннюю скорбь от сознания ложности представлений. И хотя могло бы случиться, что закружатся в беспрерывном веселье, вовсе того не сознавая, однако не приобретут в силу этого блаженства, о котором идет речь, ибо последнее должно зависеть от нашего поведения, а то, первое, исходит только от счастья. Когда же имеют разные и одинаково правильные соображения, одни из которых склоняют быть довольными, а другие в том препятствуют, то мне кажется, что благоразумнее будет обращаться к тем соображениям, которые доставляют нам удовлетворение; а в силу того, что в мире вещи таковы, что их можно рассматривать и с той стороны, которая показывает их хорошими, и с иной, где замечаются недостатки, я полагаю, что если в чем-либо нужно пользоваться ловкостью, так это главным образом в рассмотрении вещей с точек зрения, наиболее клонящихся к нашей выгоде, лишь бы последняя нас не обманула.

Так, если Ваше Высочество отметите причины, по которым Вы могли иметь больше досуга для своего образования, нежели множество других лиц вашего возраста, и если Вы также поразмыслите о своих преимуществах перед другими, то, я уверен, Вы найдете, в чем быть довольной собою. И вам нравится сравнивать себя с другими в том, что составляет предмет удовольствия, только потому, что это может дать удовлетворение. Устройство нашей природы таково, что наша душа имеет потребность в значительном отдыхе, чтобы с пользой употреблять время на разыскание истины, и что душа утомляется, а не шлифуется, если слишком налегают на учение; поэтому мы должны измерить время, какое мы способны употребить на самообразование, не числом часов, которыми располагаем, но скорее, мне кажется, примером поведения других как признаком обычной душевной силы человека. Мне кажется также, что нет основания раскаиваться, если делают то, что почитают за лучшее в момент, когда должно принять решение, хотя бы позднее, поразмыслив на досуге, и сочли то, что сделано, за ошибку. Скорее должно раскаиваться, если сделали что-либо вопреки сознанию, хотя бы и оказалось позднее, что сделали лучше, чем думали; ведь мы отвечаем только за наши мысли; по природе человек внезапно никогда не познает и не судит столь хорошо, как имея много времени на обсуждение. Впрочем, хотя тщеславие, внушающее людям лучшее, чем следует, мнение о себе, является пороком только самых слабых и низких душ, это не значит еще, что наиболее сильные и великодушные должны презирать себя. Нет, нужно быть справедливым к самому себе, сознавая свои достоинства столь же хорошо, как и свои недостатки; благоразумие запрещает выставлять их, но не препятствует их осознавать. Наконец, хотя у людей нет бесконечной науки, чтобы в совершенстве познать все блага, из которых, может статься, придется делать выбор в разных обстоятельствах жизни, однако должно, мне кажется, довольствоваться средним количеством необходимого, каковы те блага, которые я перечислил в прошлом письме.

Я уже высказал мнение относительно трудности, перед которой остановились Ваше Высочество: те, кто живет исключительно для себя, не поступают ли разумнее лиц, мучащихся за других?

Ведь если бы мы думали только о себе, мы могли бы наслаждаться лишь своими личными благами, тогда как, считая себя за частицу другого тела, мы становимся также причастны благам, общим всему телу, не лишаясь в силу этого ни одного из своих личных благ. Не то относительно бедствий; ведь, рассуждая философски, бедствие есть не что-либо реальное, а только лишение (privation); когда мы печалимся вследствие несчастья, происшедшего с другим, мы тем самым не приобщаемся недостаткам, в которых заключается это несчастье; а некоторая печаль или наше собственное страдание в подобном случае не так велики, как внутреннее удовлетворение, постоянно сопровождающее добрые поступки, преимущественно те, которые исходят из чистого сочувствия другому, безотносительно к самому себе, то есть из христианской добродетели, именуемой милосердием.

При этом можно, даже плача и терпя большое беспокойство, обладать сильнейшим, чем при смехе и покое, удовольствием; что духовное удовольствие, в котором состоит блаженство, отделимо от веселости и от телесного покоя, это легко доказать как примерами трагедий, которые нравятся нам тем больше, чем больше скорби вызывают они в нас, так равно и примером удовольствий от физических упражнений вроде охоты, игры в мяч и т. п., которые не теряют привлекательности, будучи даже весьма утомительны; замечено даже, что часто утомление и трудность увеличивают удовольствия от них. Причина душевного удовлетворения от таких упражнений состоит в том, что они знаменуют силу, ловкость и прочие совершенства тела, с которым связана душа. Душевное удовольствие от плача при виде жалобного и мрачного театрального зрелища возникает главным образом в силу того, что душе представляется, будто она поступает доброжелательно, сочувствуя огорченным;

вообще душе приятно испытывать волнения страстей, какой бы природы они ни были, раз только она остается владычицей страстей. Но мне нужно особо исследовать страсти, чтобы иметь возможность их определить. Мне будет легче сделать это здесь, чем в письме к кому-либо другому; Ваше Высочество, взяв на себя труд прочесть трактат о природе животных, некогда мной набросанный, уже знаете, как я объясняю возникновение различных впечатлений в их мозгу: одних от внешних предметов, имеющих силу приводить в движение органы чувств, других от внутренних предрасположений тела или от следов прошлых впечатлений, оставшихся в памяти, или от волнений «духов», текущих к сердцу, или – в человеке – от деятельности души, обладающей способностью изменять в мозгу впечатления, подобно тому как, обратно, эти впечатления имеют силу вызывать в душе совершенно непроизвольные мысли. Вследствие этого можно вообще назвать страстями все мысли, возникшие в душе без содействия воли и, стало быть, без всякой деятельности, исходящей от нее, через посредство одних впечатлений мозга, так как все, что не является действием, есть страсть. Но последнее имя обычно закрепляется за мыслями, причиненными некоторой особой деятельностью «духов».