Дмитрий Кралечкин - Ненадежное бытие. Хайдеггер и модернизм

Магический мир – концептуализация, задаваемая многими как откровенно антимодернистскими (М. Элиаде), так и внемодернистскими дискурсами, из которых особый интерес представляет трактовка Ж. Симондона, отправляющаяся от первичности такой структурации отношений человека и мира, которая, не предполагая разделения на субъект и объект, построена на «ретикулярной» связи «формы» и «фона» [37]: «Если бы универсум был лишен всякой структуры, отношение живого существа и его среды могло бы выполняться в непрерывном времени и непрерывном пространстве, без привилегированных моментов или мест. Но на самом деле до сегрегации единиц устанавливается ретикуляция пространства и времени, которая выделяет привилегированные места и моменты, словно бы вся способность человека действовать и вся способность мира оказывать воздействие на человека сосредоточивались в этих моментах и местах» [38]. Ретикуляция, или сетка локальностей фигуры-фона или «ключевых точек» ( points-clefs ), предшествует отношению к собственно технике как модусу бытия, представляясь структурой универсума, в котором между человеком и миром установлено хорошо скооперированное взаимодействие. Простейший пример натуральной магии – вершина горы, которая позволяет обозревать окрестности, властвовать над ними, «держать» территорию под контролем и одновременно быть глашатаем этой территории, которая всегда ограничена определенным магическим локусом. Магия – это в таком случае не волшебство и не суеверие, а полностью скооперированный праксис, в котором воздействие на мир не может быть ни произвольным, ни экспериментальным: эксперименты в таком мире просто ничего бы не дали, остались бы бесплодными, поскольку нужно найти ключевые точки, позволяющие задействовать силы, которые уже доступны, оформлены, но не даны на поверхности. Это мир акупунктуры, волшебных лесов, грибных мест, звериных троп, «аномальных зон» и т. п. Важно отметить, что сейчас, когда господствуют производные распада этого мира, он представляется чем-то маргинальным, но, с позиции Симондона, на каком-то этапе никакого другого мира просто не было: он представлял собой тонко настроенную кооперативную систему, в которой все протоколы связи были заранее установлены, хотя и имели локальную природу. В каком-то смысле такой мир напоминает не глобальный интернет, а мешанину, «сетку» локальных связей, которые были созданы на Кубе (и в других изолированных анклавах) в качестве эрзаца большого интернета [39].

Принципиальное значение имеет, однако, не локальность, а ограниченное дальнодействие: «В магии единичное место обеспечивает действие на всю область целиком, подобно тому, как королю достаточно заговорить, чтобы завоевать весь народ в целом» [40]. Такое ближнее дальнодействие указывает на то, что в «ключевой точке» человек или живое существо знает, как действовать на нее (и фон), тогда как мир знает, как на это действие отвечать (то есть, по сути, обеспечивать действие, его подхватывая), и такая реализация знания совпадает с самим этим миром (объяснять ее каким-то дополнительным механизмом не требуется). Мир – это среда, где пока еще нет «средств» или инструментов в точном смысле слова, поскольку средства всегда предполагают определенный зазор между собой и целью (или другими средствами), тогда как в магическом мире ключевые точки (выделенные фигуры и локации) принципиально неотделимы от локусов, на которые они воздействуют (и которые воздействуют на них). Именно поэтому методы акупунктуры и других разновидностей восточной медицины оказываются невоспроизводимыми в рамках западной медицины (целиком построенной на техничности, то есть отделении фигуры от фона, выделении первичного оторванного объекта как объекта технического). Точки акупунктуры невозможно абстрагировать в качестве «манипуляций», «методов» (средств) или переносных объектов-инструментов-манипуляторов. Транспортабельность – важнейшее свойство технических объектов, но в магическом мире точки нетранспортабельны. Действительно, техническая транспортабельность точек акупунктуры означала бы, что, с одной стороны, одни и те же точки можно было бы легко найти на каждом теле (подобно тому, как легко найти пульс), а с другой – это мог бы сделать каждый, кому бы дали такую карту, соответственно, врачей можно было бы учить акупунктуре точно так же, как и обычной морфологической анатомии. Последняя, в свою очередь, определяется принципом единства выделяемых, то есть отделяемых органов, которые легко переносятся с одного тела на другое и из одного в другое – соответственно, в основе современной медицины и анатомии лежит принцип трансплантации: органом доказуемо является только то, что убедительно и повторяемо отделяется от тела и в пределе может переноситься из одного тела в другое. Таких абстракций акупунктура не допускает: точки невозможно отделить от тела больного, а врач не может научиться распознавать их так же, как пульс или родинки (отсюда различные паратеории энергетических и т. п. тел); обучение иглоукалыванию и т. п., конечно, возможно, но оно равнозначно инициации. Поскольку тело традиционно выступало метафорой для самых разных вещей – первыми из которых являются государство (Гоббс) и речь (Платон) – несложно продолжить эту линию рассуждения и показать, что магическим миром мог быть не только мир собственно природной магии, но и государственных структур, body politics , или определенных форм высказывания (заклинания). Граница между магическим и техническим/религиозным не совпадает с границей природного/культурного и не устанавливается наращиванием числа или сложности артефактов. Главное – это полагание такого первичного единства, которое означает строгую кооперацию без предварительной коммуникации и без «раскрытия» мира: мир уже раскрыт, уже размечен и скоррелирован сеткой фигур и фонов, но это раскрытие не является актом «разрыва» или вторжения (хайдеггеровского Aufbruch ).

Магический мир – то, что для Хайдеггера остается навсегда закрытым, несмотря на всевозможные консервативные или антимодернистские черты его дискурса, критику Machenshaft , калькуляции и евреев, как ее главных агентов. Греки с самого начала были модернистским народом (момент, получивший развитие у Адорно), они уже отправились в плавание, которое означает такое раскрытие и разрывание мира, которое не может состояться без насильственного вторжения, перекраивания, переделки, заканчивающейся не всегда удачно. Появление оппозиции техники и религии представляется у Симондона следствием расфазировки первичного единства, раздвоением, что позволяет описать историю «мира» (в смысле Weltlichkeit ) в качестве стандартной метафизической истории раздвоения-утраты, разделяющей некогда соединенное, скооперированное и скоррелированное. Для Хайдеггера это неприемлемо, несмотря на то что, казалось бы, такое решение напрашивается из концептуализаций «четвериц», «земли» и «богов». Последние, однако, всегда остаются тем, что существует в режиме перекройки, так что из раскрытия мира и проживания в нем невозможно исключить элемент насилия – оно присуще самому миру, поэтому его не может защитить никакая ретикуляция фигуры и фона.