Дмитрий Кралечкин - Ненадежное бытие. Хайдеггер и модернизм

Несмотря на предположительную уникальность камня и руки, камня, который оказался руке впору, их встречу можно понимать лишь как первый шаг, дающий доступ в общее пространство вещей и средств, то есть вещей, которые каким-то образом, пусть самым условным и ненадежным, соотносятся с другими вещами, что необходимо уже хотя бы в силу определения. В этом абстрактном пространстве можно выделить три оси, по которым распределяются инструменты, организуя пространство, в которое погружается Хайдеггер вместе с его окрестностями. Первая ось – ось функциональности: у инструмента может быть от одной до бесконечного множества функций. Камень – одновременно ноль и бесконечность, то есть афункциональное и бесконечно-функциональное, поскольку камнем можно делать что угодно – точить, убивать, делать отметки. То есть камень в каком-то смысле пока еще вне этой оси, за ее пределами, он лишь вход, через который можно попасть в пространство инструментов, устройств, дизайнов, распределений, горизонтов и т. п. Рука, напротив, как уже указано, стремится к бесконечности функций: она может делать все что угодно, но до какого-то момента не делает ничего. Она анти-камень, чистый софт.

Вторая ось – ось заменимости: каждый инструмент помимо своей «реальной» или «содержательной» связи с другими инструментами и целями (которые также погружаются в это пространство) находится в абстрактном отношении с другими инструментами, отношении заменимости или незаменимости. Он может быть как абсолютно незаменимым, так и легко заменимым, со множеством промежуточных градаций. Например, молоток заменим другим молотком, но также он заменим и камнем или книгой – до определенной степени. Множество таких отношений составляют отдельную драму, в которой мы привыкли определять, прежде всего, тех агентов, которые стремятся к незаменимости. Незаменимость – маркированное качество, по которому определяется то, что существует, то есть метафизика – это такой способ мышления, который выделяет в первую очередь незаменимое.

Можно заметить, что на оси функциональности метафизика не способна выбрать однозначно привилегированную точку: многофункциональность боролась с однофункциональностью (или нуль-функциональностью), поскольку и та, и другая способна претендовать на привилегии. Неясно, что реальнее – рука или камень. Горизонт руки – это горизонт самой открытости и закрытости, поскольку рука открывает, например переворачивает камень, но, перевернув его или подняв, она дальше имеет дело с этим камнем, то есть ограничивает им себя. Например, поднятый камень надо сохранить, отсюда «наличие» и его комическая переработка у Эдсона. Драма закрытости и потаенности бытия как такового, то есть онтологической открытости, на этом простейшем уровне означает лишь то, что привилегия бесконечной, но безработной функциональности – это не метафизическая привилегия, а, скорее, трансцендентальный, гипотетический горизонт, точка схождения, которая всегда остается ретроспективной иллюзией, возможностью открыть по-другому. В какой-то момент приоритет удобства или уникального схождения, когеренции подручного представляется Хайдеггеру опасностью – поскольку открытость в нем закрывает саму себя, стирая этот изначальный момент подбирания камня. Возможно, камень подобрали не тот, хотя они вроде бы все вполне заменимы? Или же подбирание одного камня закрывает возможность обращения к какому-то уникальному камню, обелиску Кларка и Кубрика? Так или иначе, бесконечная, но пустая функциональность в конечном счете метафизически уступает место однофункциональности: единственная задача, предназначение, судьба – все это проекции закрытой открытости, устранения трансцендентального горизонта в пользу выделенных инстанций, то есть само место производства метафизики, если мыслить ее в этом пространстве средств и инструментов.

Наконец, третья ось этого трехмерного пространства – ось многоразовости/одноразовости, то есть ось экзистенции или износа самого инструмента и самой вещи: инструмент может по самой своей сущности применяться от одного раза до бесконечности, то есть его инструментальность рефлексируется в его существование, не остается для него внешней – соответственно, сам термин «функция» может вводить в заблуждение, когда он понимается в качестве «всего лишь» функции. Можно даже сказать, что само различие материи и формы, содержания и функции вводилось в метафизике для того лишь, чтобы отделить функцию от инструмента, вывести ее в «аутсорс», то есть защитить инструмент от износа в применении самой этой функции: материя – то, что остается, даже если инструмент изношен, то есть то, что защищает инструмент от его инструментальности, защитная оболочка, чехол или эндоскелет всякой вещи. Но все дело в том, что помимо более или менее абстрактной конкуренции с другими инструментами, каждый инструмент конкурирует за выживание еще и с самим собой. Он может либо использоваться один раз и перестать быть собой, либо использоваться едва ли не вечно. Уже приводившийся во «Введении» пример мясника из Чжуан-цзы указывает на предел этой оси, вернее на ту сторону, которая должна оставаться вне ее, вне самой калькуляции и определения конкретного значения «многоразовости», – этот предел явлен ножом, который никогда не стирается и не требует новой заточки. Вхождение в само пространство инструментальности, заданное на трех осях, а именно осях функциональности, заменимости и износа, не оставляет возможности для таких решений. Однако метафизика пыталась сохранить привилегию многоразовости, которая и была определена Хайдеггером как привилегия наличия: наличное, будучи производным от подручного, означает практику сохранения (прежде всего, эпистемологического), которая реализуется в форме вечных инструментов, неподвижных двигателей и т. п. Неподвижный двигатель является в этом смысле метафизической реконструкцией китайского ножа – он не изнашивается, поскольку в нем нет движущихся частей, но при этом он выполняет свою функцию. Различие в том, что в среде аутентичных инструментов, то есть до разметки пространства инструментальности, такого рассудочного и при этом неконсистентного решения не требовалось – нож не является неподвижным, однако он не изнашивается. В одном случае невозможность мыслится за счет совмещения, наложения двух требований – действия и вечного пользования, в другом, в случае вечного неподвижного двигателя, требования вписываются в качестве непротиворечащих друг другу характеристик особого метафизического объекта, что уже указывает на тень противоречия, на необходимость совмещать несовместимое, которое как раз легко совмещалось в прежних, аутентичных, инструментах. Неподвижный двигатель представляется чем-то реальным, тем, в чем противоречивые требования находят разъяснения, тогда как в китайском ноже само появление этих требований истолковывается в качестве начала износа и деградации. То есть в одном случае, неподвижного двигателя, нужно придумать хитрый дизайн противоречий, в другом, случае ножа, сами противоречия еще не появились, и именно их отсутствие защищает нож от износа.