Арсений Куманьков - Война в XXI веке

Проблема может быть сведена к исключительно технической задаче определения того, как по данным IP и логам интернет-провайдеров вычислить изначальную точку распространения вредоносного программного обеспечения. При этом с точки зрения этики характер затруднения не меняется. Действительно, совершенствование информационных технологий ведёт к тому, что атаки через компьютерные сети производятся скрыто и молниеносно, а возможный их итог в виде физического уничтожения инфраструктуры делает чрезвычайно затруднительным идентификацию атакующего лица.

Согласно интерпретации принципа различения Майклом Уолцером, в подобной ситуации, когда нельзя наверняка и однозначно идентифицировать врага, единственным возможным решением для жертвы атаки оказалось бы признание своего поражения [403] Walzer М. Just and Unjust Wars… P. 187. . С этим мнением соглашается и К.Дж. Эберле, который предполагает, что хотя государство, подвергшееся атаке, не имеет возможности отследить агрессора, что влияет некоторым образом на его действия, оно всё же вряд ли согласится с необходимостью отказа от борьбы. По его мнению, жертва кибератаки, вероятнее всего, будет стремиться нанести удар по её источнику. Невозможность точного определения источника агрессии делает затруднительной апелляцию к принципу правого дела. Как мы уже сказали, не удовлетворяется и принцип различения, коль скоро нет очевидного понимания той группы, которая совершила нападение. Однако, как замечает К. Дж. Эберле, требования теории справедливой войны жёстки, но однозначны: «…если мы подверглись несправедливой кибератаке и не можем наверняка связать её с конкретным правонарушителем, нам всё же нравственно запрещено отвечать, нападая на подозреваемый источник атаки» [404] Eberle C.J. Op. cit. P. 57. . Мы можем отвечать только на действия тех агрессоров, чья вина очевидно доказана, в прочих случаях, когда технически идентифицировать врага не представляется возможным, наше стремление дать отпор блокируется. Государство, таким образом, оказывается в тяжёлой ситуации, когда, с одной стороны, оно не имеет легитимного права нанести ответный удар, с другой стороны, оно не может удержаться от какого бы то ни было ответа – во всяком случае, от публичного объявления обвинения какого-то государства или группы в агрессии.

Нередко в кибератаке оказываются задействованными ресурсы третьего государства, хотя само по себе это государство не участвует в атаке и не подвергается нападению. Более того, владельцы компьютеров в этой третьей стране могут и не знать о происходящем. Однако как полагает Рендел Р. Диперт из Университета штата Нью-Йорк в Буффало, в подобном случае киберресурсы третьего государства оказываются «этически легитимной целью, если это государство виновно в неаккуратности, повлекшей за собой возможность использования этих ресурсов для атаки одного государства на другое» [405] Dipert R. R. Other-than-Internet (OTI) Cyberwarfare //Journal of Military Ethics. 2013. Vol. 12. No. 1. P. 39. . Подобное действие легитимируется только при условии выполнения требования крайнего средства. То есть до того, как оказать воздействие или использовать ресурсы третьего государства, необходимо провести переговоры и выдвинуть ему требования по предотвращению угроз в будущем или компенсации ущерба. Третьему государству может быть предложена техническая помощь для предотвращения атак в будущем или в развёртывании системы киберзащиты.

Этим не исчерпываются затруднения, вызванные невозможностью точного определения источника кибератаки. Так, Р.Р. Диперт считает, что проблема атрибутивности, помимо того, что сопряжена с трудностью нанесения контрудара в случае кибератаки, служит «препятствием всякой политике сдерживания кибервойны» [406] Ibid. P. 38. . В случае размытости самого понятия врага оказываются недействующими не только основные категории теории справедливой войны, но и принцип талиона, к которому восходит часть из этих норм. Если невозможно реализовать политику сдерживания посредством применения простейшего принципа «зуб за зуб», то, вероятнее всего, обернутся провалом и более сложные меры.

Кибервойна нередко оказывается асимметричной, что осложняет реализацию принципа легитимной власти. Атаку на компьютерную систему государства может осуществить частное лицо, которое не состоит на службе другого государства или не принадлежит к какой-либо организации. Э.Т. Барретт рассматривает подобную акцию как явно несправедливую. Впрочем, здесь можно принять во внимание концепцию двух теорий справедливой войны Николаса Фоушина, которая как раз предполагает освобождение иррегулярной стороны от прохождения верификации на соответствие требованиям принципа легитимной власти. В наиболее радикальной своей форме проблема асимметрии проявляет себя в случае, когда не запланированную специально атаку проводит искусственный интеллект в результате сбоя в его работе. Этот аспект кибервойны создаёт затруднения не только для военной этики, но и военного права.

Кибероперации подлежат также и рассмотрению относительно принципов jus in bello (пропорциональности и различения), а также военной необходимости. Наиболее активная дискуссия ведётся, естественно, по второму, важнейшему принципу jus in bello. Несмотря на появляющиеся сообщения о создании абсолютно автономных специализированных сетей, разработанных специально для армии, военные и гражданские сети до сих пор плотно связаны между собой, поэтому проведение различия между легитимными (военными) и нелегитимными целями в кибервойне крайне затруднено и случаи атаки на гражданские сети, очевидно, будут происходить регулярно. Как утверждает Э.Т. Барретт, наше понимание того, как распространяется информация по компьютерным сетям всё ещё ограничено, кибератака может привести к поражению значительного сегмента сети, парализовать работу компьютерной системы целой страны или континента. В настоящее время наше знание о силе и последствиях применения кибероружия условно может быть сопоставлено с представлениями о силе ядерного оружия в момент атаки на Хиросиму и Нагасаки, которые были весьма ограниченными. Сама киберсреда создаётся человеком, что означает наличие в ней ряда ошибок, влияющих на точность кибератак. А значит, последствия кибератаки не всегда поддаются прогнозированию. В свою очередь, обычное оружие, несмотря на степень его развития, в настоящее время оказывает поражающее действие на относительно ограниченное количество людей или район их нахождения [407] Barrett Е.Т. Op. cit. Р. 10. . Точность же кибератак продолжает совершенствоваться, а само нацеливание будет проводиться с гораздо большей аккуратностью, нежели этого можно добиться при ударе оружием массового поражения, поэтому в перспективе можно ожидать снижения потерь среди гражданского населения.