Арсений Куманьков - Война в XXI веке

На публичных мероприятиях и в частных дискуссиях при обсуждении различных аспектов этики войны и, в частности, современной теории справедливой войны мне приходилось часто слышать подобное суждение: «Возможно, нам надо говорить не об этике войны, а об этике мира, не о том, как ограничить войну, а о том, как в принципе избавиться от неё». Вероятно, само это высказывание кажется излишним упрощением. Но в этом переключении регистра обсуждения проблем, связанных с войной и миром, действительно заложена важнейшая установка, связанная с поиском путей полной делегитимации войны и отказа от организованного вооружённого насилия. Она отнюдь небезосновательна. Когда Платон, Цицерон, Августин или Джон Стюарт Милль высказывались о необходимости ограничить свободу ведения войны, это не имело немедленных результатов. Однако их идеи обогащали европейскую и, возможно, общечеловеческую традицию осмысления войны. Небыстро, но тем не менее в какой-то момент они смогли повлиять на тот способ отношения к войне и ту систему международного права, которые мы имеем сейчас – с присущими им недостатками и упущениями, но всё же с установкой на признание принципа невмешательства и заложенной в них идеей ограничения войны. От философии и этики войны не стоит ждать решения всех проблем человечества и немедленного избавления от вооружённого насилия. У них есть свои конкретные задачи, которые они решают с той или иной степенью эффективности – в первую очередь к ним относится прояснение возможных ответов на вызовы, с которыми мы сталкиваемся, когда стоим на грани войны или оказываемся втянутыми в неё. Карл Шмитт очень точно выразил это в «Теории партизана»: «…теоретик не может сделать больше, нежели сохранение понятий и называние вещей своими именами» [423] Шмитт К. Теория партизана. М.: Праксис, 2007. С. 144. . Но в какой-то момент теория действует, и её влияние на действительный социальный мир становится заметным. Именно поэтому представляется, что помимо дискуссии о нормативном сдерживании войны нам важно обращать свой взор вперёд, к идеалу мира без войны.

Существует несколько современных традиций, содействующих этому. Во-первых, можно вновь указать на теорию справедливой войны и предложенную в 2006 г. Майклом Уолцером идею более интенсивного использования практики сдерживания при помощи «средств, отличных от войны» (short-of-war) и разработку концепции jus ad vim (букв. – право на применение силы). К «средствам, отличным от войны», относятся: создание беспилотных зон, нанесение точечных ударов, ввод торговых санкций, эмбарго на поставку оружия и другие схожие мероприятия. Все эти меры силового сдерживания, по мысли Уолцера, должны решить задачи, с которыми часто пытаются справиться при помощи войны, но без обычных «непредсказуемых и катастрофических последствий войны» [424] Уолцер М. Смена режима и справедливая война // Военно-юридический журнал. 2013. № 7. С. 26–32. . Концепция jus ad vim, которая должна обеспечить этическое обоснование применению средств, отличных от войны, представляется при этом Уолцеру занимающей более высокое иерархическое положение, нежели система принципов jus ad bellum. Фактически Уолцер указывает на необходимость разработки теории справедливого использования силы, которая включала бы в себя и теорию справедливой войны, однако рассматривала бы также и иные возможные средства политического использования средств, отличных от войны. В результате Уолцер надеется прийти к утверждению приоритета проведения невоенных силовых операций, менее масштабных и продолжительных [425] Brunstetter D., Braun М. From Jus ad Bellum to Jus ad Vim: Recalibrating Our Understanding of the Moral Use of Force // Ethics & International Affairs. 2013. Vol. 27. No. 1. P. 87. . Операции такого рода кажутся Уолцеру более удачной формой применения силы, поскольку позволяют минимизировать потери как среди военных, так и среди гражданских лиц, и оказываются менее разрушительными для региона, в котором они реализуются.

Далее, одна из теоретиков новых войн, Мэри Калдор, предлагает в качестве наиболее актуального способа регуляции конфликтов нового типа «космополитический подход». Мы писали в главе 2, что новые войны гораздо проще начинаются, чем заканчиваются. По замечанию Калдор, традиционный переговорный мирный процесс совершенно неэффективен в ситуации, когда конфликт был спровоцирован партикуляризмом сторон, у которых к тому же недостаточно политического опыта и власти для того, чтобы выполнять условия достигнутых соглашений [426] Калдор М. Новые и старые войны. М.: Изд-во Ин-та Гайдара, 2015. С. 251. . В этих условиях «космополитический подход исходит из допущения, что решение не осуществимо, если оно основывается на политических целях воюющих сторон, и что законность может быть восстановлена только на основе альтернативной политики, действующей в рамках космополитических принципов. Как только будут установлены ценности включенности, толерантности и взаимоуважения, за ними с легкостью последуют территориальные решения» [427] Там же. С. 249. . Поскольку космополитический подход представляет собой глобальный проект, задача мирового сообщества состоит в данном случае в том, чтобы искать среди представителей местного населения противников партии войны и сторонников космополитических ценностей. Именно они должны стать опорой коллективного усилия по преодолению военного конфликта. Для этого может применяться целый набор различных средств: сочетание военных и полицейских операций, финансовая помощь, поддержка политической реконструкции региона.

Сам по себе космополитизм не нов, корни его уходят в Античность, а в настоящее время предложено множество довольно авторитетных интерпретаций такими авторами, как Марта Нуссбаум, Юрген Хабермас, Питер Сингер [428] Nussbaum М. The Cosmopolitan Tradition: A Noble But Flawed Ideal. Cambridge, MA; L.: Belknap Press. 2019; Нуссбаум M. Патриотизм и космополитизм // Логос. 2006. № 2 (53). С. 110–119; Nussbaum M. Kant and Stoic Cosmopolitanism // The Journal of Political Philosophy. 1997. Vol. 5. No. 1. P. 1–25; Хабермас Ю. Кантова идея вечного мира – из 200-летней исторической перспективы // Хабермас Ю. Вовлечение другого: Очерки политической теории. СПб.: Наука, 2001. С. 277–332; Singer Р. Practical Ethics. Cambridge: Cambridge University Press, 1993; Singer P. One World: The Ethics of Globalization. New Haven: Yale University Press, 2002. См. также: Бек У. Космополитическое мировоззрение. М.: Центр исследований постиндустриального общества, 2008. и многими другими. Иммануил Кант выступает в качестве одной из наиболее значимых фигур для различных теорий космополитизма [429] Кант И. К вечному миру // Кант И. Собр. соч.: в 8 т. Т. 7. М.: Чоро, 1994. . Для Калдор космополитизм прежде всего связан с идеей защиты прав человека, т. е. она выступает как сторонница политического или даже легалистского космополитизма. Соответственно, для неё «деятельность по поддержанию мира могла бы быть концептуально переосмыслена как деятельность космополитического правоприменения» [430] Калдор М. Новые и старые войны. С. 49. . Это, безусловно, реактуализация кантовской программы в контексте современного международного права. Кантовская идея вечного мира помещается в среду, где действует система международного права, глобальных политических и юридических институтов, но по сути остаётся той же: состояние мира – это состояние законности и обеспечения прав человека.