Арсений Куманьков - Война в XXI веке

Начнём с того, что представление о том, что роботы и дроны снимают все психологические проблемы, вызванные войной, может оказаться преувеличением и переоценкой действительного состояния дел. Командиры подразделений, которые используют беспилотные летательные аппараты для проведения боевых операций, нередко жалуются, что участие в таких операциях кажется им едва ли не более сложным, нежели действия непосредственно на поле битвы. Отчасти это связано с тем, что оператор отделён несколькими тысячами километров от участка, где он проводит операцию, и лишается опыта непосредственного участия в ней и включённого наблюдения. Кроме того, влияние оказывает и то, что операторы в течение дня минимум дважды меняют образ своей жизни. Отправляясь утром к месту несения службы, где им, возможно, придётся участвовать в убийстве людей, оператор попадает на войну, но тут же, вечером он возвращается к гражданской жизни, приезжает к своей семье и бытовым проблемам. Поскольку мы находимся в самом начале эры роботизации войны, пока не вполне ясно, с какими психологическими проблемам могут столкнуться операторы, находящиеся в таком непростом положении. Например, не столкнёмся ли мы с ростом бытового или домашнего насилия, если операторы будут чувствовать необходимость получать эмоциональную разрядку или не будут способны перейти от типа поведения, уместного в военных обстоятельствах, к гражданскому. Или, в профессиональной деятельности, смогут ли они продолжить выполнять поставленную задачу достаточно ответственно, воспринимая боевую операцию не как компьютерную игру, а как опасную миссию, в результате которой гибнут люди и которая вследствие этого накладывает дополнительные обязательства на её исполнителей. Это в первую очередь психологические аспекты роботизации войны, но они имеют прямое отношение и к её моральному ограничению.

Дополнительное напряжение создаёт и вопрос об ответственности за действия робота или дрона. Лежит ли она на офицере, который отдал приказ о проведении операции, на обслуживающем персонале, операторе? Но является ли в принципе оператор, не находящийся физически на поле боя, комбатантом? Или, возможно, нужно учитывать также и ответственность программиста, который создал алгоритм, определяющий принципы функционирования робота: идентификация цели, способ прицеливания, параметры определения выполнения поставленной задачи, принятие решений в сложных условиях, например, когда противник использует живые щиты? Как мы отметили, у дрона нет психики, повреждение которой может заставить его действовать аморально. Но при этом сам характер его действий определяется людьми, участвующими в его создании, и военные заказчики, а возможно, и сам программист, закладывают в робота собственные принципы этики поведения на поле боя.

Но это также означает, что дрон не является субъектом морального действия, поскольку он не обладает эмоциями, эмпатией, не способен на чувства и не имеет представления о совести, вине, стыде. При этом он способен действовать с высочайшим уровнем автономии, самостоятельно находя цели и принимая решение о нанесении удара по ним. Если в связи с этим ответственность за действия роботизированной системы переносить на тех, кто обслуживает или создаёт её, мы окажемся в нетривиальной ситуации. Необходимо будет пересмотреть принцип различения jus in bello. Вместо того чтобы сократить число людей, задействованных на войне, использование роботизированных систем может заставить идентифицировать как участников боевых действий представителей гражданских профессий – таких, как программисты.

Далее, мы отметили высокую точность и способность идентификации цели как одно из преимуществ ведения войны при помощи роботов. В 2009 г. глава ЦРУ Леон Панетта высоко оценил применение дронов в борьбе с террористами «Аль-Каиды» на территории Афганистана и Пакистана, сообщив, что атаки с применением дронов чрезвычайно результативны, точны и приводят лишь к ограниченным сопутствующим потерям [413] U.S. airstrikes in Pakistan called 'very effective'. CNN. 18.05.2009. chttp:// edition.cnn.com/2009/POLITICS/05/18/cia.pakistan.airstrikes/>. . Однако по многочисленным свидетельствам точность ударов при помощи дронов пугающе низка: в некоторых случаях на одну атаку по идентифицированной цели приходится до 50 ударов по неидентифицированным целям (с 2006 по 2009 г. было проведено 82 атаки, в которых погибло от 750 до 1000 человек, из них только в отношении 20 человек удалось достоверно установить принадлежность к таким организациям, как «Аль-Каиде» или «Талибан») [414] Kilcullen D., Exum A.M. Death from above, Outrage down below // The New York Times. 2009. 17 May. . . Непреднамеренными жертвами дронов стали сотни людей, в том числе и дети. Достаточно привести в пример известный случай нападения на свадебную церемонию в Йемене, когда было убито 12 человек и ранено не менее 15 – атака была объявлена частью контртеррористической операции против лидеров организации «Аль-Каида» на Аравийском полуострове, однако по свидетельствам местных жителей, муниципальных властей и правозащитных организаций большая часть убитых и раненых, если не все, не имели отношения к террористической деятельности [415] Tayler L. A Wedding that Became a Funeral: US Drone Attack on Marriage Procession in Yemen. Human Rights Watch, 2014. P. 8–15. chttps:// www.hrw.org/sites/default/files/reports/yemen0214_ForUpload_0.pdf>. . Также высказывается мнение, что применение дронов дестабилизирует политическую обстановку в таких странах, как Пакистан или Йемен, население которых не чувствует своей защищённости от неожиданных атак беспилотников и считает, что правительство ответственно за допущение возможности проведения таких атак.

Стоит заметить также, что роботизированная война пока что представляется в высшей степени асимметричной. Мы не становимся свидетелями войны роботов, когда машины сражаются друг с другом. Скорее, вследствие консерватизма, присущего армии, всё ещё можно говорить лишь об ограниченном использовании автономных систем. Можно согласиться с выводом Мануэля Деланды: должно пройти много времени, чтобы роботизированные системы стали «автономными агентами разрушения, но даже и тогда они могут столкнуться с непреодолимыми проблемами, возникающими при встраивании в военную тактическую доктрину… Другими словами, роботизированные вооружения, вероятно, будут какое-то время оставаться сложным протезным расширением солдата-человека» [416] Деланда M. Война в эпоху разумных машин. Екатеринбург; М.: Кабинетный ученый; Институт общегуманитарных исследований, 2014. С. 249. . Другой не менее значимый аспект современной войны с использованием роботов и дронов – её радикальная асимметричность. Между собой воюют высокоразвитые страны и государства или группы, не обладающие достаточным уровнем технологий и инфраструктурой для ответного удара при помощи автономных боевых систем. Появление подразделений «desk jockey warriors» – большое достижение в военной сфере. Но оно доступно пока что только незначительному числу государств. Всем остальным приходится воевать традиционными средствами, а солдатам гибнуть так, как это было всегда. Война в таком случае превращается в охоту «цивилизованных» воинов на «варваров» XXI в.: террористов, повстанцев, пиратов – мы возвращаемся к состоянию, описанному Аристотелем.