Анна Ямпольская - Искусство феноменологии [litres]

Ришир видел свою задачу в построении феноменологии nova methodo, однако новизна метода в данном случае связана с еще одним расширением предметного поля феноменологической работы. Французская феноменология одержима идеей «радикализовать» Гуссерля (а также Хайдеггера, Декарта и Канта); упрек в недостаточной радикальности представляет собой исключительно распространенный во французской феноменологии ход; немного удивляет, впрочем, что никто из мыслителей прошлого, по всей видимости, не совершил обратной ошибки: не пошел в своих утверждениях слишком далеко, за пределы той области, к которой они применимы. У Мариона или Анри речь идет о переходе к феноменам нового рода, у Ришира – к новому архитектоническому уровню рассмотрения обычных феноменов, но в любом случае мы имеем дело с постоянной экспансией феноменологического метода в те области, которые изначально феноменологии не принадлежали, которые еще не были открыты для феноменологической работы. Такая экспансия [214] Ср. Ханзен-Леве О.А. Русский формализм. М.: Языки русской культуры, 2001. С. 20. характерна скорее для развития эстетической, а не философской теории. Возможно, отгадка заключается именно в том, что Риширом феноменологический метод используется как эстетический прием, который, если его постоянно не применять в новых условиях, может приесться, навязнуть в зубах, «потерять свою силу». Тынянов назвал эту тенденцию к экспансии «империализмом эстетического принципа»:

Конструктивный принцип, проводимый на одной какой-либо области, стремится расшириться, распространиться на возможно более широкие области. Это можно назвать «империализмом» конструктивного принципа… Конструктивный принцип стремится выйти за пределы, обычные для него, ибо, оставаясь в пределах обычных явлений, он быстро автоматизуется [215] Тынянов Ю.Н. Литературный факт. С. 677. .

Не потому ли надо все время вводить новые, более радикальные редукции, постоянно расширять область феноменологической работы, что феноменология – это не «сестра поэзии» [216] Хайдеггер М. Основные понятия метафизики. Мир – конечность – одиночество. Санкт-Петербург: Владимир Даль, 2013. С. 28. , как уверял Хайдеггер, а сама поэзия sui generis? Ведь если так, то ее развитие будет подчиняться тем же законам, что и развитие эстетических форм.

Что такое «эстетический опыт»? Как известно, слово «эстетический» можно понимать в двух смыслах – как то, что относится к теории искусства (например, «в лекциях по эстетике Гегель говорит, что искусство призвано раскрывать истину в чувственной форме»), и как то, что относится к чувственности (например, «трансцендентальная эстетика Канта описывает то, как мы мыслим априорные формы чувственности»). Второе значение слова в наше время менее употребительно, однако именно оно было исходным: термин αἴσθησις был введен в философию Аристотелем в значении ощущения, исходного чувственного опыта [218] В De anima Аристотель отличает ощущение от разумения (φρονεΐν) и мышления (νοεΐν): ощущение свойственно всем живым существам без исключения, в то время как мыслить может лишь человек; кроме того, ощущение всегда истинно, а размышление может быть как истинным, так и ложным (De anima 427a-b). Мышления же не бывает без воображения (без представлений, 431а), в которое сущностным образом вовлечен и αϊσθησις: представление (φαντάσματα) – это как бы лишенное материи (432а) ощущаемое (αισθήματα); в русском переводе П.С. Попова – «предметы ощущения», см. Аристотель. О душе / Аристотель. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 1. М.: Мысль, 1976. С. 440. . В Новое время ощущение стало истолковываться как реакция организма на некий раздражитель [219] Именно так истолковывает ощущение, например, Гоббс: «Причиной ощущения является внешнее тело, или объект, который давит на соответствующий каждому ощущению орган непосредственно, как при вкусе и осязании, или опосредованно, как при зрении, слухе и обонянии. <���…> Все эти так называемые чувственные качества являются лишь разнообразными движениями материи внутри вызывающего их объекта, движениями, при посредстве которых он различным образом давит на наши органы <���…> таким образом ощущение во всех случаях есть по своему происхождению лишь призрак, вызванный, как я сказал, давлением, то есть движением находящихся вне нас объектов на наши глаза, уши и другие предназначенные для этого органы» (Гоббс Т. Левиафан. М.: Рипол-Классик, 2017. С. 47–48). ; соответственно, способность ощущать, чувственность, до известной степени стали отождествляться со способностью претерпевать воздействие, с рецептивностью. Даже у Гуссерля в «Логических исследованиях» и «Идеях I» сохраняется почти та же самая схема: чувства предоставляют сознанию данные ощущений, которые интенциональность сознания может «оживить» тем или иным образом. Хайдеггер, однако, уходит от жесткой каузальности в интерпретации чувственного опыта: для него αϊσθησις – это исходная форма истинного доступа к миру, «простое чувственное внятие чего-либо», поистине раскрывающее если не весь мир, то сущее в его отдельных качествах [220] SZ S. 33. . Однако Хайдеггер не был первым, кто попытался увидеть в «ощущении», в чувственном опыте нечто большее, чем просто поставку сырого материала для дальнейшей обработки; интерес к «ощущению» как некоторому базовому, исходному способу доступа к реальности возникает и в ходе развития психиатрии. Анри Мальдине, занимавший в Лионе специально для него созданную кафедру «феноменологической антропологии и эстетики», воссоединяет два значения слова «эстетическое».

Для Мальдине особую роль сыграли три момента в развитии феноменологической психопатологии: блейлеровская теория «синтонии», развитая Евгением Минковским в его теории «витального контакта с миром», дазайн-анализ Людвига Бинсвангера и «эстезиология» Эрвина Штрауса. Мы позволим себе кратко напомнить читателю некоторые основные факты и концепции, которые будут использованы в дальнейшем [221] Этот очерк никоим образом не претендует на полноту; подробное изложение истории феноменологической психиатрии см.: Власова О. Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ: история, мыслители, проблемы. Москва: Территория будущего, 2010. Я настоятельно советую читателям этой главы воздержаться от самодиагностики и диагностики окружающих. . Принято считать, что отцом современной психиатрии стал Эмиль Крепелин, разделивший в 1898 году эндогенные психозы на маниакально-депрессивный психоз и «раннее слабоумие», dementia praecox. Следующий решительный шаг был сделан Эйгеном Блейлером, который в 1911 году переименовал «раннее слабоумие» в шизофрению и выделил четыре основных диагностических признака этой болезни; в целом блейлеровский подход к диагностике шизофрении продержался почти столетие. Если Крепелин видел в «раннем слабоумии» в первую очередь расстройство интеллектуальной деятельности [222] «Упадок ума и чувства», «бессвязность», «душевная тупость» – так Крепелин характеризует пациентов, хотя в своих описаниях он отмечает не только когнитивный ущерб, но и общий упадок в эмоциональной и волевой сферах (Крепелин Э. Введение в психиатрическую клинику: 30 лекций / Пер. с нем. д-р С.З. Серебренников. – Санкт-Петербург: журн. «Современная медицина и гигиена», 1902. С. 23–26). , то прорыв Блейлера заключался в том, что он смог показать, что нарушения когнитивной функции при шизофрении не связаны с ослаблением интеллекта как такового, а вызваны особыми дефектами эмоциональной жизни, а точнее эффективности. С точки зрения развития феноменологической психопатологии особенно значимым оказался тот дефект аффективной способности, который Блейлер назвал «амбивалентностью» [223] Ср. «Самые аффекты, как и их проявления, часто теряют единство… Вследствие шизофренического расщепления функций оказывается возможным сосуществование в душе взаимоисключающих друг друга противоречий. Любовь и ненависть по отношению к одному и тому же лицу не влияют друг на друга и могут быть равным образом пламенны. Больной может быть сразу и голоден, и не голоден; он с одинаковой готовностью делает и то, что ему не хочется, и то, что ему хочется (амбивалентность воли, амбитенденция); он думает одновременно “я такой же человек, как и прочие” и “я не такой человек, как прочие”» (Bleuler Е. Lehrbuch der Psychiatrie. Berlin, New York: Springer, 1966. S. 399). . Аффективный слой переживаний во многом определяет интеллектуальную деятельность и у здорового человека [224] стремление. Логика, рассудительность оказывается при более детальном рассмотрении лишь прислужницей, которая указывает ведущие к цели пути и предоставляет необходимые для достижения цели орудия» (Блейлер Э. Аффективность, внушение, паранойя. М.: Центр психол. культуры, 2001. С. 20). , однако у больного шизофренией яркие, но противонаправленные аффекты разрушают ассоциативные связи, что и приводит к характерному для шизофреников «рваному», «бессвязному», неконсистентному мышлению. Блейлер и Кречмар предположили, что основной причиной шизофрении является конститутивное нарушение так называемой «синтонии» – способности со-настроить свое эмоциональное состояние с эмоциональным состоянием окружающих, в то время как у маниакально-депрессивного пациента эта способность, напротив, гипертрофирована [225] «Синтоники веселы с веселыми и печальны с печальными, в целом они остаются созвучны своему окружению» (Bleuler Е. Lehrbuch der Psychiatrie. S. 566). . Ученик Блейлера Евгений Минковский сделал следующий шаг: если Блейлер был сосредоточен на влиянии искаженных или вытесненных форм аффективной жизни на когнитивную и волевую способности, то Минковский показывает, что нарушениям аффективного взаимодействия со значимыми другими сопутствуют и своеобразные нарушения пространственно-временного опыта; дефекты аффективности и дефекты чувственности имеют одну и ту же природу. «Амбивалентность» эмоциональных состояний является лишь одной из примет более общей проблемы – невозможности соотнестись с реальностью в ее противоречивости и подвижности. Говоря схематично, Минковский показывает, что у больного шизофренией отсутствует не столько эмпатия и способность быть в эмоциональном контакте со своим окружением, сколько способность соотноситься с ситуацией в целом. Исходный слой опыта, необходимый для того, чтобы существовать в мире с миром , Минковский называет «живым контактом с реальностью». Сопоставляя характер пространственно-временных нарушений при «общем параличе» (нейросифилисе) и «шизофрении», Минковский подчеркивает, что больные шизофренией, даже если и сознают свое место в пространстве и времени, «не ощущают» его [226] «Шизофреник, [в отличие от больного нейросифилисом], если он вообще настроен отвечать [на вопрос “где Вы?”], обычно отвечает правильно, указывая место, где он находится. Однако, сколько раз нам говорили, что, зная, где именно он находится, он не ощущает себя [находящимся] на том месте, которое занимает, что он не ощущает себя в своем теле, что выражение «я существую» не имеет для него никакого определенного смысла» (Minkowski Е. La Schizophrenie: psychopathologie des schizoides et de schizophrenes. Payot, 2002. P. 116). Мальдине несколько раз обращается к этому случаю, подчеркивая, что «вот» в человеческом «вот-бытии» – это не столько рассудочно осознаваемый факт, сколько предмет чувственной достоверности, которая при нарушениях αἴσθησις’а может быть искажена или даже полностью утрачена (см. Maldiney Н. L’art, l’eclaire de l’etre. Paris: Cerf, 2012. P. 224–225, и Maldiney H. Penser l’homme et la folie. Grenoble: Jeröme Million, 1991. P. 100). .