Петер Слотердайк - Солнце и смерть. Диалогические исследования

Г. – Ю. Х.:На самом деле, фрейдовскую теорию влечений интерпретировали – не только Вы! – как форму защиты от близких отношений, от близости. Вы, напротив, предпочли сделать упор не на понятие влечения, а на понятие образа-гештальта, на морфологическое мышление, на чувство перемен, на перманентное рождение.

Теперь мой вопрос таков: как Вы, мысля таким образом, можете столь упорно держаться за Хайдеггера? Я еще раз просмотрел все Ваши работы на предмет их связи с Хайдеггером, и мне бросилось в глаза, что почти во всех книгах этот мыслитель играет какую-то роль. Вы работаете, постоянно отталкиваясь от него, прежде всего – когда переосмысляете хайдеггеровское в-мире-бытие и расширяете его до прихода-в-мир. В книге «Евродаосизм» (1989) Вы пишете: «Как только психологически и антропологически приземленная философия впадает в медитацию самопорождающихся структур, она достигает более содержательного спасения метафизического дискурса через посредство бытия и ничто, как то позволяют сделать хайдеггеровские размышления о бытии».

В Вашей нынешней книге вновь подхватывается хайдеггеровский вопрос: «Что вообще означает бытие-в (In-Sein), бытие-внутри?» – и даже кажется, что именно он становится зародышем, из которого развивается Ваш собственный проект. Вы развиваете ту мысль, что Хайдеггер обсуждает не только бытие и время, но и бытие и пространство, хотя и в замаскированной форме. Как Вы говорите, нужно было бы выпустить на свободу «застопорившийся на уровне второстепенной темы проект бытия и пространства» в книге «Бытие и время», чтобы развернуть представление о принципиально дополненной экзистенции человека. Но неужели онтология Хайдеггера действительно согласуется с Вашим замыслом?

Заслуживающий восхищения Чоран, которого Вы недавно упомянули, как-то лет двадцать тому назад в беседе со мной сказал, что Хайдеггер не мыслит на самом деле, он мыслит о мышлении, а потому он, в известной мере, плутует.

П. С.:Я не знал об этом высказывании, но меня оно не удивляет, ведь Хайдеггер и Чоран, на мой взгляд, – нечто вроде антиподов в поле основных онтологических реакций, – так что антипатии запрограммированы заранее. Если один заявляет, что смысл мышления есть благодарение [165] В оригинале игра слов: Denken ist Danken. , а именно благодарение за дар бытия, то другой возражает на это, что смысл мышления – это воздаяние за несправедливые притязания бытия, – я недавно все это кратко описал в небольшой статье [166] Sloterdijk P. «Der selbstlose Revanschist», in: Textbuch zu dem Hürbuch «Cafard», Originalaufnahmen von E. M. Cioran 1974–1990 , Verlag suppose, Köln 1998; перепечатано: P. Sl., Nicht gerettet. Versuche nach Heidegger. Frankfurt a.M. 2001. . Что у них общего – так это недоверие ко всему, что не осталось миром бытия, оказавшись за его пределами; к миру воли, к миру техники, к миру как проекту и эксперименту. Оба испытывают чрезвычайную неприязнь по отношению к культуре людей, способных проявлять волю, желать и стремиться, и это отмечает общий для обоих предел. По этой причине оба демонстрируют мазохистскую реакцию на все возвышенное в происходящей истории, причем Чоран находит удовлетворение скорее в сопротивлении и в унижении, а Хайдеггер скорее в покорном следовании судьбе. Вот что можно сказать по поводу этого редкостного соотношения – не знаю, много это или мало.

Но это еще не объясняет, почему Хайдеггер остается для меня важным. Впрочем, Вы сами подсказали мне ответ, указав, что мне в отношении к нему оставалось сделать только одно – всего лишь придать динамику его основной формуле о существовании как бытии-в-мире и тем самым получить альтернативную формулу прихода-к-миру. К тому же я нашел оборот, который делает акцент скорее на начало, нежели на конец. Благодаря этому возникает возможность онтологически поставить вопрос о биологическом феномене рождения, о приходе в мир как приходе к миру. Можно выяснить, почему человек – это существо, для которого родиться на свет еще недостаточно, чтобы прийти к миру. Ведь людям нужно не только выбраться на свободу из материнского лона – они вдобавок оказываются перед вызовом, требующим от них войти в «дом бытия». «Приход-к-миру» – философская формула для выражения биологического события, имеющего онтологический характер. А именно: рождение – необходимое, но не достаточное условие для этого. Восход мира в родившемся на свет человеке – это то, что я под воздействием полученного от Хайдеггера импульса рассматриваю несколько более подробно и более настойчиво, чем это было возможно в доныне существовавшей философской и антропологической традиции.

Хайдеггер дал мне столь сильный побудительный импульс потому, что он беспримерно серьезно продумал проблему экстатической имманентности экзистирующего в мире существа. Его формула «в-мире-бытие» содержит это весьма загадочное «в», эту кажущуся предельно очевидной пространственную препозицию, которая в то же время самая темная и неясная. Мы пребываем «в мире». Что это, собственно, означает? Где мы есть, когда мы – в мире? Как понимать это «бытие-в» или «бытие-внутри»? «Бытие-в» обыкновенно выводится из привычного опыта пребывания в каком-то помещении, в каком-то вместилище. Мы – в какой-то комнате, эта комната – в каком-то городе, город – в какой-то стране, эта страна – на Земле, Земля – в космосе. Это дает в результате физику матрешки, ориентированную на содержание чего-то в чем-то, от мельчайшего содержимого внутри до вместилища всех вместилищ. Хайдеггер порвал с этой привычкой трактовать бытие-внутри в духе физики повседневности и показал, что человеческое в-чем-либо-бытие не допускает никаких аналогий с вместилищем-хранилищем, но, напротив, означает выход за пределы, экс-позицию, экстатическую позицию, или бытие-в-запредельности, бытие-в-выходе-наружу (Hinausgehaltensein).

Если я и выхожу за пределы хайдеггеровской экспозиции проблемы пространства, то это выражается в том, что я интерпретирую место человека как сферу, поскольку меня не вполне удовлетворяет холодная, отдающая одиночеством формула «в-мире-бытие». Понятие «мир», которое использует Хайдеггер, на мой взгляд, мыслится слишком метафизически, оно страдает чрезмерным стремлением к тотальности, то есть пытается охватить абсолютно всё, а поэтому оказывается чересчур натянутым – по причине чего я и заменил это выражение понятием сферы. Как только я поставил «сферу» на место «мира», я поставил себя перед проблемой, о которой Вы уже сказали ранее, а именно: я превратился в индивидуального космолога. Мне пришлось бы рассказывать для каждого отдельного человека историю мира. Для каждого и для каждой пришлось бы показывать, как он или она в ходе уникально-неповторимого движения прихода-к-миру вживается в его или в ее сферу и как эта сфера затем прирастает и увеличивается так, что она представляет для этого человека на различных ступенях и в различных форматах мировое целое – мир младенца, мир деревенского человека, мир человека, принадлежащего к народу, мир человека империи, мир человека эпохи глобализации. Все это – различные форматы в-мире-бытия, если излагать это сферологически.