Карл Зигмунд - Точное мышление в безумные времена. Венский кружок и крестовый поход за основаниями науки

Гёдель трижды в день измерял температуру. Глотал таблетки десятками. Незадолго до его смерти последний оставшийся у него друг, Оскар Моргенштерн, писал: «Гёдель очень держится за меня, очевидно, что больше никого у него не осталось, и тем увеличивает бремя, которое я вынужден нести» [533] 533 Бумаги Моргенштерна, папка документов о Курте Гёделе. Архив Моргенштерна, Университет Дьюка. .

No inf[luence]: Гёдель не оставляет ни малейшей почвы для сомнений

В 1978 году Адель надолго попала в больницу, а когда ее привезли домой, обнаружила мужа в таком ужасном состоянии, что его той же каретой скорой помощи отправили в ту же больницу. Но было поздно. Гёдель умер от голода. Он весил всего 28 килограммов.

Через год после смерти Гёделя на первые места в списке бестселлеров попала книга Дугласа Хофштадтера «Гёдель, Эшер, Бах», получившая в итоге Пулитцеровскую премию. Эта книга сделала Гёделя кумиром компьютерной эпохи. Но на самом деле Гёдель к этой эпохе не принадлежал, он словно случайно забрел в нее, будто незваный гость из барочного мира Лейбница и Ньютона. Гёдель всю жизнь был чужим в интеллектуальном авангарде двадцатого века, и в Венском кружке — ничуть не меньше, чем в Институте передовых исследований.

Вся его жизнь до самого конца была посвящена тайной борьбе с Венским кружком. Это доказывает и его Nachlass . В анкете, которую он заполнил, но, как обычно, не отправил, несколько жирно подчеркнутых строк подтверждают, что он ни в коей мере не принадлежал к интеллектуальному климату двадцатого века, тем более — Венского кружка. Все это было колоссальной ошибкой. А в пометке, которую Гёдель наскоро приписал от руки, утверждается, что воззрения Витгенштейна не оказали « ни малейшего влияния» ( no inf , т. е. no influence ) на его труды.

В 1974 году настала очередь Поппера — ему был посвящен очередной том в «Библиотеке живущих философов», этом зале славы философии.

Писать главу о Поппере и Венском кружке поручили Виктору Крафту, которому уже исполнилось девяносто четыре года. Это был правильный выбор. Крафт был первым членом Венского кружка, кто принял участие в жизни Поппера и подолгу гулял с ним в Фольксгартене — парке возле университета.

«Поппер никогда не входил в Венский кружок, не участвовал в его собраниях, и все же о нем нельзя думать в отрыве от кружка, — писал Крафт. — Поскольку Поппер теснейшим образом взаимодействовал с кружком на всех этапах его развития, и он также оказал важнейшее воздействие на его собственное развитие» [534] 534 Kraft, в: Schilpp, 1974. .

Поппер посвятил своему ответу на статью Крафта много страниц — на них он писал о так называемой «легенде о Поппере», которую сравнивал с легендой о Сократе. (Не то чтобы Поппер хотел сравнить себя с Сократом, скромно добавил он, «у меня и в мыслях не было».) Согласно легенде о Поппере, сэр Карл был позитивистом, возможно, даже членом Венского кружка, искал критерий осмысленности и в конце концов нашел его в фальсифицируемости.

Все это неправда! Он, Поппер, применял фальсифицируемость как средство демаркации — разграничения научных и ненаучных утверждений. Он не применял ее как критерий смысла. Такой критерий его не интересует. Что касается позитивизма, он мертв. Убит. И похоронен. Поппер охотно признавался, что совершил это убийство собственными руками или как минимум был его соучастником. Но это было непреднамеренно. Так что на самом деле это было, в сущности, не убийство, по крайней мере не предумышленное.

Карл Поппер переворачивает страницу

Утверждать, что сэр Карл убил позитивизм, на самом деле было бы сильным преувеличением. Но всегда приятно завершить увлекательную историю сенсационным признанием. А мы подходим к последней странице.

Поппер писал, что если он посвятил большую часть своей первой книги критике Венского кружка, это надо считать данью уважения. «Венский кружок как организация был восхитителен, — писал он будто в некрологе. — Более того, это был уникальный семинар философов, тесно сотрудничавших с первоклассными математиками и физиками. Его роспуск стал большой потерей» [535] 535 Popper, в: Schilpp, 1974. . Можно прибавить, что это был сокрушительный удар не только для философии, но и для города Вены.

Волшебные Штрудльхофские лестницы неподалеку от места встреч Венского кружка

Вскоре после окончания Второй мировой войны Виктор Крафт провозгласил: «Работа Венского кружка не была завершена, ее прервали» [536] 536 Kraft, 1953. .

По словам Эгона Фриделя, венского историка, искусствоведа и актера кабаре, чья жизнь оборвалась в день аншлюса, когда он выбросился из окна, «у венцев всегда был особый талант избавляться от своих учителей» [537] 537 E. Friedell, предисловие к кн.: Johann Nestroy. Das ist klassisch . Vienna, 1922, n.p. .

Я всю жизнь мечтал написать что-нибудь о Венском кружке; при моем образовании и воспитании это было практически неизбежно. Еще школьником я влюбился в «Трактат» Людвига Витгенштейна и многие его страницы выучил наизусть (что, разумеется, не означает, что я хоть что-то там понял.) Студентом Венского университета я ходил на лекции Белы Юхоса, единственного члена Венского кружка, еще преподававшего на философском факультете. Его коллеги не жалели сил, чтобы испортить старику жизнь.

Затем, когда я стал профессором математики, мне выделили кабинет в одном коридоре с аудиторией, в которой проходили встречи кружка Шлика, и я был завсегдатаем кофеен, где они устраивали свои оживленные дискуссии. (Сегодня в этой аудитории располагается лаборатория кафедры квантовой физики, а большинство кофеен за это время закрылось.) Я почти каждый день хожу по Берггассе или Штрудльхофским лестницам, таящим много воспоминаний о прежней Вене, городе Фрейда и Додерера. Когда я работал в области статистической механики, мое окно выходило на Больцмангассе. А когда впоследствии обратился к теории игр, работал по адресу Оскар-Моргенштерн-плац. Некоторые старшие коллеги могли рассказать мне о личном знакомстве с членами Венского кружка (их рассказы со временем становились все лучше и лучше). Я часами слушал Пауля Нейрата, сына Отто. И не кто-нибудь, а сэр Карл Поппер написал введение — последнее свое сочинение — к собранию трудов Ганса Гана, редактором которого я был. Я был соавтором фотографической биографии Курта Гёделя. Короче говоря, Венский кружок был со мной полвека.