Карл Зигмунд - Точное мышление в безумные времена. Венский кружок и крестовый поход за основаниями науки

«В Вене сейчас очень много занимаются философией, — рассказывал Шлик Эйнштейну. — Надеюсь скоро послать вам несколько образцов, которые вас, несомненно, заинтересуют» [140] 140 Письмо Шлика Эйнштейну, 12 июня 1926 года. .

Участники кружка договорились встречаться регулярно. Встречи происходили каждый второй четверг в шесть часов вечера, как и у Urkreis . Но на сей раз философы не ограничились кофейней. Математический факультет сумел выделить им маленькую аудиторию рядом с кабинетом Гана, на первом этаже нового университетского здания, интеллектуальная деятельность внутри которого, по словам Хаймито фон Додерера, была «гладкой и непроницаемой». Окна выходили на Больцмангассе. Обычно заседание кружка состояло в том, что кто-то из участников читал доклад или статью. Иногда сессия была посвящена обсуждению той или иной темы. Иногда доклады читали гости. А после окончания заседания всегда оставалось время, чтобы основательно обсудить его в неофициальной обстановке в кафе «Жозефинум» тут же, за углом.

Карл Менгер писал: «С течением лет размер кружка колебался от десяти до двадцати человек. Каждый академический год список участников оставался примерно постоянным, не считая гостей из-за границы» [141] 141 Menger, 1994. .

Старая гвардия кружка сложилась еще до Первой мировой и состояла из Ганса Гана, Отто и Ольги Нейрат и Виктора Крафта — молчаливого, вдумчивого философа, работавшего в университетской библиотеке. К ним часто приезжал Филипп Франк из Праги — теперь этот город находился за границей, в стране с труднопроизносимым названием Чехословакия.

И снова Карл Менгер: «В аудитории стояли ряды стульев и длинных столов перед доской. Помимо наших сессий, она использовалась как читальный зал, а иногда здесь проходили лекции. Пришедшие первыми отодвигали столы и стулья от доски, которая обычно требовалась докладчикам. На освободившемся пространстве перед доской они ставили стулья полукругом, неформально, оставив только один стол для тех, кто принес с собой книги, хотел покурить или что-то записать» [142] 142 Ibid. .

Мориц Шлик (в обуви) и Герберт Фейгль (босиком)

На заседания кружка ходило примерно поровну студентов с математического и философского факультета; многие из них еще не решили, на какой дисциплине остановиться. Немного старше прочих были Феликс Кауфман (1895–1949) и Эдгар Цильзель (1891–1944) — оба принадлежали к зоне водораздела между математикой и философией. Цильзель был школьным учителем, но взял отпуск, чтобы получить квалификацию университетского преподавателя философии. Кауфман уже был лектором, читал в университете курс философии права и прекрасно зарабатывал как местный представитель Англо-Персидской нефтяной компании. Из-за этой синекуры ему все завидовали.

Карл Менгер, присоединившийся к кружку немного позже, так описывал его встречи: «Все слонялись группами и болтали, пока Шлик не хлопал в ладоши. Тогда разговоры смолкали, все рассаживались, и Шлик, обычно сидевший на конце стола у доски, объявлял тему доклада, статьи или дискуссии на этот вечер» [143] 143 Ibid. .

Поначалу темы так или иначе затрагивали работы все тех же «подозреваемых» — Эйнштейна, Гильберта и Рассела. Но очень скоро наметился неожиданный поворот: с этого момента повестку дня задавала тоненькая брошюрка, которую написал загадочный директор деревенской школы, человек никому не известный, но со звучной фамилией.

Вена, 1923–1928.К Венскому кружку примыкают два немца-новобранца — Карнап и Рейдемейстер. Рейдемейстер бежит с корабля, возвращая теорию узлов обратно в зачаточное состояние. Шлик питает большие надежды, ожидает, что философия вскоре отойдет в небытие. Людвиг Витгенштейн видит пределы познания. Загадочный наследник ругает Рассела, расходует цемент, отказывается от состояния. Непостижимый «Трактат» Витгенштейна завладевает вниманием кружка. Автор-отшельник утверждает, что логика бессодержательна. Витгенштейн нарушает десятилетнее молчание, разбивает кружок на враждующие лагеря и объявляется гением.

Тоненький томик, под чье обаяние подпал Венский кружок, назывался «Логико-философский трактат», и написал его Людвиг Витгенштейн.

«Интересы Венского кружка, — вспоминал хронист Карл Менгер, — сместились с анализа ощущений к анализу языка, с Маха к Витгенштейну» [144] 144 Menger, 1960. .

Мориц Шлик приветствовал этот подлинный «поворот в философии»: пророческая проза Витгенштейна заворожила кружок. Не все его участники соглашались с тезисами, сформулированными в краткой заметке. Так, Отто Нейрат почуял за кулисами большинства сентенций Витгенштейна метафизику — смертный грех. Однако на Гана и Шлика его труд произвел колоссальное впечатление.

Витгенштейн-учитель (справа) с учениками

В 1927 году Шлик написал Альберту Эйнштейну, что от этого поворота ожидает «ни много ни мало как полной реформы философии — в том смысле, что она будет преодолена, станет ненужной» [145] 145 Письмо Шлика Энштейну, 5 июня 1927 года. .

Довольно долго Витгенштейн избегал всякого прямого общения с кружком. Однако загадочная фигура жила совсем недалеко — в захолустной Нижней Австрии, где философ учил крестьянских детишек грамоте и арифметике. Лишь много лет спустя он все же удостоил встречи избранных участников Венского кружка. За это время его уволили из школы за то, что слишком часто поднимал руку на маленьких подопечных. Терпение не входило в число его достоинств.

«К чему болтать о трансцендентном, когда все ясно, как оплеуха?» [146] 146 Письмо Витгенштейна Энгельману, 16 января 1918 года. — писал он однажды. В оригинале «оплеуха» названа венским сленговым словечком Watschn — быть может, более душевным, но от этого не менее энергичным. В философии оплеуха может даже иметь успех, но в школе это все же чересчур.

Что говорит нам логика о мире? Как язык влияет на мысли? Что, собственно, изучает философия и зачем она нужна? Лаконичные фразы из «Трактата» Витгенштейна, одновременно загадочные и предельно ясные, будоражили воображение шликовского кружка. Автор их особым образом пронумеровал, чтобы обозначить, какое место они занимают в неповторимом переплетении его мыслей. Кружок прочел весь «Трактат» строчку за строчкой два раза подряд, это заняло несколько семестров.