Арман Николи - Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге

Развитие науки и техники во времена Фрейда и «увеличение средней продолжительности жизни» также не сделали людей счастливее (что можно сказать и о нашем времени). Фрейд вообще считал, что они стали еще одним фактором несчастья. «Люди обрели контроль над естественными силами в такой мере, что им несложно истребить все человечество. Они это понимают, и это сегодня порождает озабоченность, печаль и тревогу».

Счастья достичь трудно, тогда как «пережить несчастье куда проще». «Мы – объясняет Фрейд, – живем под угрозами с трех сторон: от нашего тела, обреченного на дряхление и смерть и неспособного работать без боли и тревоги как предупредительных сигналов; от внешнего мира с его разрушительными силами, неодолимыми и безжалостными; и, наконец, от наших отношений с людьми. Страдания, источником которых служат отношения, для нас, быть может, мучительнее остальных» [207] Ibid ., p. 77. .

Фрейд игнорирует опыт многих людей, утверждавших, что духовные ресурсы освобождают их от «беспокойства», «несчастья» и «тревоги». Он называл религиозную веру «попыткой заполучить гарантию на счастье и защититься от страданий с помощью бредовой реальности», надо ли в этом случае «говорить, что ни один человек, страдающий бредом, этого не замечает» [208] Freud, Civilization and Its Discontents , in The Standard Edition of the Complete Psychological Works , vol. XXI, p. 81. .

Тем не менее Фрейд признавал, что мировоззрение не только помогает преодолевать несчастье, но и влияет на то, в какой мере человек может быть счастливым. Он с сожалением отмечал, что его жизненная позиция не слишком ему помогает. В книге «Моисей и монотеизм» он саркастически говорит: «Как мы, лишенные веры, завидуем тем, кто верит в существование Высшей Силы… Доктрины верующих такие всеобъемлющие, такие детальные, такие однозначные по сравнению с нашими мучительными, скромными и пестрыми попытками дать наилучшее объяснение миру». Верующие, отмечает он, утверждают: они точно знают, как им нужно себя вести. «Божественный Дух… вложил в души людей и знание об этом идеале, и стремление ему следовать». Он признает, что эмоциональное состояние воцерковленных зависит от того, насколько они близки к этому идеалу. Упомянув о концепции универсального нравственного закона, Фрейд далее говорит: «Их эмоциональная жизнь измеряется удаленностью от их идеала. Они получают сильное удовлетворение, когда, так сказать, к нему приближаются; они также получают наказание в виде крайне неприятных чувств, когда отдаляются от него». Но Фрейд в очередной раз не хочет принимать это всерьез. «Все доводы покоятся на очень простых и незыблемых основаниях, – язвительно говорит он. – Мы можем сожалеть о том, что жизненный опыт и некоторые открытия науки не позволяют нам принять концепцию Высшего Существа». Он удивляется, откуда эта широко распространенная вера в Бога «черпает свою огромную силу, противостоящую разуму и науке» [209] Freud, Moses and Monotheism , in The Standard Edition of the Complete Psychological Works , vol. XXIII, p. 123. . И Фрейд делает следующий вывод: «Приходится признать, что намерение сделать человека “счастливым” не входило в планы “творения”» [210] Freud, Civilization and Its Discontents , in The Standard Edition of the Complete Psychological Works , vol. XXI, p. 76. .

Льюис считал, что замысел о творении предполагает счастье людей. Но что-то пошло не так. Поскольку большинство наших страданий порождено другими людьми (к этой категории, по его мнению, относятся три четверти наших страданий), нам необходимо спросить, что заставляет людей делать других несчастными. «Бог, – объясняет он, – сотворил создания, наделив их свободой воли. Это значит, что такие существа могут поступать дурно или хорошо. Иные могут представить творение, наделенное свободной волей, но не способное поступить плохо; я это представить бессилен. Если некто свободен быть добрым, он свободен и делать зло. Чем больше разума и даров Бог передал творению, тем больше оно способно любить и быть силой добра во вселенной, но в то же время, если оно начнет бунтовать, оно может причинить больше зла, больше мучить других и делать их несчастными. Наши далекие предки взбунтовались и, используя свободу воли, нарушили нравственный закон: попытались стать хозяевами собственной жизни и изобрести какое-то счастье для себя независимо от Бога» [211] Lewis, Mere Christianity , bk. II, ch. 3. .

«Зачем же тогда, – спрашивает Льюис, – Бог дал им свободную волю?» В самом деле, зачем Бог даровал нам свободу выбора, если знал, что та обернется крахом и мучениями? «Ибо свободная воля, хотя и делает возможным зло, – это единственная сила, способная сделать возможными настоящую любовь, доброту и радость». Без свободы воли мы были бы просто роботами, а Бог явно хотел общаться не с машинами, а с живыми людьми. «Счастье, – утверждает Льюис, – входящее в замысел Бога о Его венце творения, – это счастье свободного, добровольного соединения с Ним и с другими людьми в порыве любви и радости – и по сравнению с этим наслаждением самая яркая любовь между мужчиной и женщиной на земле показалась бы нам пресной. А для этого люди должны быть свободными».

Согласно взглядам Льюиса, главная цель нашей жизни – причина, по которой мы живем на этой планете, – это отношения с Тем, Кто создал нас. Пока эти отношения не установлены, все наши попытки найти счастье – через признание, деньги, власть, совершенный брак или идеальную дружбу, через все то, что мы ищем на протяжении жизни, – останутся безуспешными, никогда не дадут нам удовлетворения, не заполнят пустоту, не устранят беспокойство и не сделают нас счастливыми. «Бог, – объясняет Льюис, – создал человеческую машину так, чтобы быть ее топливом. Он сам воспламеняет наш дух, для чего тот и предназначен, Он есть та пища, которой дух должен питаться… Бог не может дать нам счастье и мир вне Себя Самого, потому что вне Его их нет, их просто не существует» [212] Lewis, Mere Christianity , bk. II, ch. 3. .

Льюис не согласен с Фрейдом в том, что «сексуальное (генитальное)» удовлетворение – это самый яркий опыт удовольствия, а потому прототип любого рода счастья. В книге «Бог под судом» Льюис утверждает, что счастье, хотя бы и в браке, зависит отнюдь не только от сексуальной совместимости. «Когда двое достигают устойчивого счастья, это объясняется не только тем, что они великие любовники, но тем, что они также – скажу просто – хорошие люди; владеющие собой, верные, справедливые, умеющие ладить друг с другом».

Он заявляет: мы вправе стремиться к счастью – гнаться за ним, как говорят в Америке, – но мы не имеем права на само счастье. «Это звучит для меня так же странно, как право на удачу. <���…> Наше счастье и наши страдания в большей степени зависят от условий, которые нам неподвластны. И потому право на счастье мне кажется не более разумным, чем право на сто восемьдесят сантиметров роста, или право быть сыном миллионера, или право на хорошую погоду в день, когда хочется устроить пикник» [213] Lewis, God in the Dock , p. 318. . Да, Льюис верит в то, что любые удовольствия, веселье, счастье и радость исходят от Бога, свободно дающего всем эти блага, но он в то же время уверен, что все земные наслаждения никогда не дадут нам полного удовлетворения. «У нас много поводов веселиться и даже приходить в восторг, – пишет он, – но все это никогда не утолит наш голод». Бог скрывает от нас «устойчивое счастье и чувство безопасности, которых мы так жаждем». Иначе, говорит Льюис, мы бы считали землю своим домом, а не местом временного пребывания. Творец, пишет он, «дает нам отдохнуть в этом путешествии в приятных гостиницах, но не хочет, чтобы мы считали их своим домом» [214] Lewis, The Problem of Pain , p. 115. .