Арман Николи - Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге

Привязанность выходит за рамки семьи и может смешиваться с другими формами любви. Она – часть эроса и должна таковой быть. Сексуальная любовь без привязанности была бы холодной и непривлекательной. Привязанность, как говорит Льюис, – самая неразборчивая форма любви. «Почти каждый может стать предметом привязанности, несмотря на свое уродство, глупость и даже невыносимый характер. Я видел, как не только родители, но и братья любили слабоумного ребенка. Для сторге даже не существует границ биологического вида. Она есть не только между собакой и человеком, но, что еще удивительнее, и между собакой и кошкой» [365] Ibid. , pp. 54–56. .

Льюис предупреждает об одной опасности, которую таят в себе привязанность и привычка. Они могут порождать фамильярность. «Привязанность существует в мире поношенной одежды, удобства, беспечности и фамильярности, которая покажется невежливой при общении с незнакомцами». Но Льюис предупреждает: «Чем интимнее обстановка, тем меньше в ней вольностей, но это не отменяет вежливости. Напротив, привязанность лучше всего учит проявлять деликатность, несравнимо более тонкую, более чуткую и глубокую, чем учтивость на людях… [366] Ibid. , p. 67. Вы можете сказать: «Помолчи, дай мне почитать книгу». Вы можете делать, что угодно, если это правильный тон голоса в правильный момент, когда они не несут в себе намерения ранить и действительно не ранят. Чем лучше привязанность, тем точней она знает, когда и что делать (у каждого вида любви есть свое особое “искусство”)» [367] Lewis, The Four Loves , p. 68. .

Разумеется, иным семьям не хватает учтивости. Кто из нас не мучился в гостях, когда мать или отец так обращались со взрослыми детьми, что человек чужой просто ушел бы и хлопнул дверью? Они категорично рассуждают обо всем, чего, в отличие от детей, не знают; они прерывают детей, когда им вздумается; высмеивают то, что им дорого» [368] Ibid. , p. 66. .

Льюис считал, что любовь-привязанность дает нам немало счастья на земле, если «в ней есть здравый смысл, взаимная отдача и “пристойность”. Привязанность составляет девять десятых надежного и прочного счастья во всех его видах в нашей естественной жизни» [369] Ibid. , p. 80. . Льюис был полностью согласен с мнением Фрейда о том, что любая форма человеческой любви «несет в себе семена ненависти». Если у кого-то есть потребность быть нужным, а ребенок или родитель ее не удовлетворяет, она может требовать все больше, а разочарование способно превратить любовь в ненависть. Льюис предупреждает: «Один латинский поэт сказал: “Люблю и ненавижу”, – об эротической любви, но это относится и к другим видам любви. Они несут в себе семена ненависти. Если привязанность начинает всецело управлять человеческой жизнью, эти семена прорастут. Любовь, став богом, превратится в демона» [370] Ibid., pp. 82–83. . На первый взгляд может показаться, что Льюис согласен с Фрейдом, но между ними есть одно радикальное отличие: Льюис не предполагает, что сексуальность находится в центре или даже на периферии сторге .

В мыслях о филии (дружбе) Льюис расходится с Фрейдом еще больше. Он не видит причин связывать дружбу с вытесненной сексуальностью. Основоположник психоанализа относил дружбу к категории «любовь с вытесненным мотивом», Льюис же описывает четыре ее отличительных особенности. Во-первых, в этой форме любви мы нуждаемся меньше всего: «Без эроса никого из нас бы не зачали, а без привязанности никого бы не вырастили, но мы способны жить и передавать жизнь потомкам без дружбы. С биологической точки зрения живые виды в ней не нуждаются» [371] Lewis, The Four Loves , p. 88. . Во-вторых, дружба – менее естественная форма любви: «Наименее инстинктивная, органическая, биологическая, стадная и необходимая. Она меньше изматывает наши нервы, от нее не перехватывает горло, не учащается пульс, она не заставляет вас краснеть или бледнеть». В-третьих, ее меньше всего ценит современное общество. Дружат «личности: как только двое мужчин подружились, они в какой-то мере выделились из стада. Масса или стадо – сообщество – ее недолюбливает и ей не доверяет». Предводителям групп и организаций «становится не по себе, когда между подчиненными зарождается тесная и крепкая дружба. Тот, кто ставит коллектив выше личности, неизбежно презирает дружбу – это отношения людей на высшей стадии развития личности» [372] Ibid. , pp. 88–90. . И, в-четвертых, дружба отличается от эротической любви, но может углубить и обогатить последнюю. По мнению Льюиса, считать все формы любви сексуальными – это абсурд.

Говоря о том, как Фрейд понимал дружбу, Льюис пишет: тот, кто видит в дружбе «лишь скрытый или видоизмененный эрос , явно никогда ни с кем не дружил. Да, мы можем дружить с тем, кого любим чувственной любовью, но эти виды любви совершенно не похожи. Влюбленные обычно смотрят друг на друга и поглощены друг другом, друзья смотрят в одну сторону, поглощенные общим интересом» [373] Lewis, The Four Loves , p. 91. . Хотя любовники могут стать друзьями, а друзья – любовниками.

Когда мужчина и женщина встречаются и находят общий интерес, «между ними возникает дружба, которая может быстро – за полчаса с начала знакомства – перерасти во влюбленность».

Может произойти и обратное. Двое людей, влюбленные друг в друга и чувствующие взаимное сексуальное притяжение, могут понять, что их объединяет глубинный общий интерес. И тогда они могут стать друзьями в подлинном смысле этого слова, оставаясь влюбленными. Эти отношения будут отличаться только тем, что эротическая любовь заставляет их замыкаться друг на друге, но как друзья они будут охотно делиться с кем-то еще тем интересом, который их связывает.

По словам Льюиса, союз эроса и дружбы «вовсе не упраздняет отличия разных видов любви, но делает их четче. Если тот, кто в глубоком и полном смысле этого слова был тебе другом, постепенно или внезапно станет также любимым человеком, ты явно не захочешь разделить эту любовь с кем-то третьим. Но ты не почувствуешь никакой ревности, если будешь делиться дружбой. Ничто так не обогащает эротическую любовь, как открытие, что любимый человек может в самом глубоком и истинном смысле спонтанно войти в круг твоих друзей, – чувство, что вы не только двое влюбленных, но трое, четверо или пятеро путешественников, которые вместе чего-то ищут и видят мир одинаково» [374] Ibid. , pp. 98–99. .

За рассуждениями Льюиса о филии стоит его собственный опыт приятельских отношений. В группе друзей, говорит он, каждый так сильно уважает других, что чувствует «в глубине сердца смирение перед ними. Иногда он спрашивает себя: что я делаю среди людей, которые намного прекраснее меня? Ему словно невероятно повезло оказаться в их компании».