Арман Николи - Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге

Переменив мировоззрение, Льюис стал видеть в смерти последствие нарушения законов Бога, а не часть первоначального замысла о нашем мире. Смерть одновременно и результат грехопадения, и единственная надежда на преодоление греха. В своем классическом произведении «Чудо» Льюис пишет: «Обычный человеческий разум выбирает одно из двух отношений [к смерти]. Можно считать, как и стоики, что смерть ничего не значит и ужасаться ей незачем. Можно считать, как и считают в простой беседе и в современной философии, что смерть – страшнейшее из зол».

Но ни одна из этих точек зрения не отражает представлений Нового Завета, которые, говорит Льюис, куда тоньше. «С одной стороны, смерть – победа сатаны, возмездие за грех, последний враг. С другой стороны, мы крестились в смерть Христову, исцеляющую грех. Как теперь говорится, смерть амбивалентна: она – грозное оружие и Господа, и сатаны, она свята и нечестива. В ней – и наша худшая беда, и наша высшая награда и надежда. Христос решил победить ее – и ею побеждал, поправ смертью смерть». Льюис напоминает читателям, что «Христос плакал над гробом Лазаря, и пот Его в Гефсиманской молитве был словно капли крови», и Он «ненавидел эту каторжную скверну превыше, нежели мы» [533] Lewis, Miracles , pp. 129–130. .

В самом центре новозаветного повествования стоит смерть. Смерть Иисуса из Назарета «неким образом примирила нас с Богом и позволила нам начать все заново». Эта смерть – «именно та точка истории, где в наш мир вошел свет, который нельзя было вообразить». Это трудно постичь человеческим умом, предупреждает Льюис, но того и следовало бы ожидать. «Если бы мы увидели, что это полностью доступно нашему пониманию, сам этот факт перестал бы быть таким, каков он есть, – непостижимым, нетварным явлением вне природы, поразившим природу, подобно молнии» [534] Lewis, Mere Christianity , bk. III, ch. 4. .

В отличие от Фрейда, которого пугала старость и который всегда мрачно отзывался о ней как о дурном явлении, Льюис мог радоваться таким вещам. За месяц до смерти в письме к другу он говорит: «Воистину, осень – самое прекрасное время года, и подозреваю, что старость – лучшая часть жизни» [535] Lewis, The Letters of C . S . Lewis , p. 308. .

Еще до своего обращения Льюис отмечал, что многие языческие мифы объединены одной общей темой. Он писал другу: «Можно ли объяснить чистой случайностью, что мотив кровавой смерти и воскресения проходит красной нитью через все великие мифы о Бальдре, Дионисе, Адонисе? История человеческого ума обретает цельность, если думать, что все эти мифы были тенью и предвестниками грядущей реальности, вошедшей в мир со Христом, – даже если сейчас нам трудно во всей полноте понять эту реальность» [536] Lewis, The Letters of C . S . Lewis to Arthur Greeves , pp. 436–437. . Мифы об умирающем Боге волновали Льюиса еще в его студенческие годы, а теперь он увидел, на что именно все они указывали, – на тот важнейший момент человеческой истории, который он называл Великим Чудом, на Воскресение.

В дни Первой мировой войны Льюис был ранен и решил, что умирает. Позже он говорил: «Воспоминания моего достойны два эпизода. Во-первых, сразу после ранения я понял (или это мне показалось), что перестал дышать, и решил, что умираю». И, как ни странно, он тогда не испытывал страха и вообще не чувствовал ничего особенного. «Фраза “человек умирает” предстала предо мной как сухой, лишенный эмоций факт, точно слова из учебника. Она даже не казалась интересной» [537] Lewis, Surprised by Joy , pp. 197–198. .

Но то был особый момент, а в целом Льюис познал все те ужасы, что несет любая война. Когда в Европе началась Вторая мировая, он писал: «Память о прошлой войне преследовала меня во снах много лет. Воинская служба… содержит все преходящее зло: в ней боль и смерть, которыми нас пугают болезни; в ней разлука с любимыми, которой боятся изгнанники; в ней тяжкий труд под властью случайных людей; в ней несправедливость и унижение, которые есть и в рабстве; в ней голод, жажда, холод и беззащитность, грозящие беднякам». И он делает вывод, что «умереть, быть может, гораздо лучше, чем страдать от новой войны» [538] Lewis, The Letters of C . S . Lewis , p. 166. .

В том же году он прочел в Оксфорде лекцию под названием «Учеба в военное время». В своем выступлении он отметил, что война «не учащает смерть». «Мы все умрем, сто из ста, и цифру не повысить», – говорит он, – а война просто «означает, что кто-то умрет раньше». В войне есть плюсы: она заставляет нас «помнить, что мы смертны». «Если военная служба не готовит человека к смерти, можем ли мы придумать такие обстоятельства, которые бы его к ней готовили?» [539] Lewis, The Weight of Glory , p. 31. . Когда человек понимает, что он смертен, это дает ему мудрость – Льюис полностью согласен со словами Псалмопевца: «Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобрести сердце мудрое» (Пс. 89:12).

Эту мысль он раскрывает в «Письмах Баламута», где бес сетует на то, что война заставляет людей думать о смерти и готовиться к ней: «А как губительна для нас постоянная память о смерти! Наше патентованное оружие – довольство жизненными благами – оказывается бездейственным. В военное время никто уже не верит, что будет жить вечно». Такое положение вещей кажется бесу неблагоприятным. «Для нас [бесов] было бы гораздо лучше, если бы все люди умирали в дорогих больницах, среди врачей, которые им лгут, сестер, которые им лгут, друзей, которые им лгут, по нашим же внушениям, обещая умирающим жизнь <���…> не допуская мысли о священнике, дабы тот не сказал больному о его истинном положении» [540] Lewis, The Screwtape Letters , pp. 31–32 (Пер. Н. Л. Трауберг. – Прим. перев .). .

В одном письме к отцу, говоря о смерти одного старого учителя, которого оба хорошо знали, двадцатитрехлетний Льюис заметил: «Я видел смерть достаточно часто, но все равно вижу в ней нечто необычное и невероятное. Реальный человек настолько реален, настолько полон жизни, так разительно отличается от того, что от него осталось, что ум не может в это поверить: как может нечто превратиться в ничто?» [541] Lewis, The Letters of C . S . Lewis , p. 59. . Похожие слова я слышал от студентов медицинского факультета, впервые увидевших труп знакомого пациента и осознавших, что человек неизмеримо больше мертвого тела.

В 1929 году, когда Льюису было тридцать и он еще был атеистом, умер его отец. Реакция Льюиса на утрату отражала его двойственное отношение к отцу. Он писал другу о своих чувствах: «Я у постели больного, умершего почти без мучений. Я чувствовал к нему мало тепла, и общество его не доставляло мне удовольствия, а только тяготило. И все же в этом есть нечто непреодолимое… не духовная симпатия, но глубинная и ужасная симпатия физиологическая. Телесно мы с отцом двойники, и в эти дни я вижу наше сходство ярче, нежели когда-либо прежде» [542] Lewis, The Letters of C . S . Lewis , p. 137. . В автобиографии Льюис лишь вскользь упоминает о смерти отца. «Смерть моего отца, в последние дни проявившего замечательную стойкость (и даже шутливость), не особо вписывается в историю, которую я намерен здесь рассказать» [543] Lewis, Surprised by Joy , p. 215. . Это один из немногих случаев в его автобиографии, где он отказывается анализировать себя.