Фридрих Паульсен - Введение в философию

Второе воззрение, приводящее к той же цели, исходит из понятия самих действия и страдания. Обыкновенный человеческий рассудок ежедневно употребляет эти понятия, не находя в них особенных трудностей. Он представляет себе дело приблизительно так: для действия и страдания необходимы две вещи, из которых каждая имеет свою действительность сама по себе. Но теперь оказывается, что вещь, несмотря на свою самостоятельность, претерпевает изменение своего состояния, не обоснованное в ней самой; мы говорим; она испытывает влияние, исходящее извне, от других вещей. Точно так же и она с своей стороны оказывает влияние на другую вещь.

Такова издавна судьба философии: – находить камень преткновения в том, что всему свету просто и ясно, nodum in scirpo quaerere. Так и здесь она спрашивает, что же это собственно значит производить влияние? Говорят: Луна производит влияние на Землю, она притягивает к себе, например, воду океана и вызывает этим явление прилива и отлива. Что происходит здесь? Отделяется что-нибудь от Луны, нисходит через пустое пространство на Землю, прицепляется к частям морской воды и приподнимает их по направлению к Луне? Или из Луны исходит какое-нибудь истечение, которое, распространяясь равномерно во все стороны, наполняет и как бы обшаривает пространство и там, где наталкивается на какое-нибудь тело, большое или малое, тотчас же прицепляется к нему и тянет его к Луне или отталкивает? Или мы должны представлять себе процесс воздействия как-нибудь иначе? Связана ли Луна с Землей, каждая частица одной массы с каждой частицей другой, каким-нибудь невидимым канатом или тесьмой, посредством которой одно притягивает к себе другое? И вот обо всем этом физика решительно ничего не знает. То, что она действительно говорит нам, называя волну прилива действием притягательной силы Луны, состоит в следующем: движение водных масс, называемое нами приливом и отливом, правильно наступает вместе с определенными изменениями положения Луны относительно Земли; по форме и величине оно отвечает движениям падения на земле. Совершенно также положение: все частицы массы тяготеют друг к другу – говорит не что иное, как следующее: если когда-нибудь и где-нибудь две массы стоят друг к другу в определенном пространственном отношении, тогда на обеих сторонах происходит зависящее от величины массы и расстояния стремление к движению по направлению к общему центру тяжести. И наконец положение: А и В находятся во взаимодействии – значит: когда А вступает в состояние а, тогда В вступает в состояние b, и наоборот. Правильная и самопроизвольная согласованность изменений на различных пунктах действительности – вот все, что мы знаем о взаимодействии.

Может быть, физик возразит: положим, что в избранных выше примерах дело стоит именно так; явления тяготения мы можем – по крайней мере пока – только описать и математически формулировать, но не объяснить; тем не менее может все-таки настать время, когда сделается возможным также и объяснение явлений из причин.

Хорошо, допустим, что время это настало; допустим, что удалось свести непосредственное, по-видимому, действие на расстоянии в тяготении хоть на какую-нибудь известную нам форму действия вблизи, например, – на толчок и давление (взяв сразу последнюю цель естественно-научного объяснения); разве узнали бы мы тогда, что происходит между участвующими в действии телами, помимо согласующегося движения?

Было ли бы устранено хотя бы само действие на расстоянии, так ненавистное многим физикам? Движущийся бильярдный шар наталкивается на другой, находящийся в покое, и передает ему, как мы говорим, свое собственное движение. Разве мы видим здесь, как переходит влияние, как перескакивает движение? Может быть, каждый атом движущегося шара прикасается к каждому атому другого и передает ему при этом свое движение? Но ведь шары соприкасаются друг с другом лишь очень небольшой частью своих поверхностей. Или, может быть, движение отделяется от каждого атома и, постоянно переходя от одного атома на ближайший смежный, странствует по направлению к точке соприкосновения обоих шаров через тело первого и потом точно таким же образом распространяется по второму, пока наконец каждый элемент движения не найдет опять атома, который он и уносит затем далее со свойственными ему направлением и быстротой? Я думаю, нет надобности развивать те чудовищные замешательства, в которых оказывается такое представление.

Упростим теперь данный случай еще более: предположим вместо обоих шаров два атома, из которых один движется, приводит в движение другой, покоящийся, посредством толчка, и затем останавливается. Видим ли мы здесь, как переходит влияние с А на В? Отделилось ли здесь, примерно, как кожа, движение с первого атома и прицепилось ко второму, увлекая его за собой? Но ведь движение не есть нечто телесное, нечто субстанциальное, что могло бы отделяться и существовать само по себе. Что же, следовательно, произошло между обоими атомами? Я думаю, что во всех отношениях наиболее подходящим было бы признаться: мы ничего не знаем; единственно, что мы знаем, это тот факт, что в первый промежуток времени происходило движение А, что оно в определенный пункт времени, в момент соприкосновения, прекратилось и что одновременно с этим началось равное ему движение В; наконец, – что в подобном случае всегда происходит подобное. О дальнейшем же как этого процесса мы знаем здесь так же мало, как и при передаче движения между двумя сталкивающимися шарами, или при небесных телах, притягивающих друг друга и взаимно определяющих свои пути. Взаимодействие есть слово, не имеющее никакого иного значения, кроме следующего: правильно соответствующее изменение. Единственное преимущество, которое имеет за собой механическая передача движения перед другими формами взаимодействия, состоит в том, что она является самой обычной и самой знакомой нам формой действия; мы сами двигаем и формируем тела посредством толчка и давления. Сама по себе она не понятнее, в своей внутренней возможности и необходимости, или в как своего процесса, – не яснее, чем всякая другая форма взаимодействия [55].

Несообразность того ложного представления о причинном отношении, по которому причина как будто толкает перед собою и вынуждает действие, еще яснее в психическом мире. Мы применяем понятие причинности и к явлениям внутренней жизни. Я вижу пейзаж моего родного края; он вызывает в сознании воспоминания из времени юношества; пробуждаются чувства грусти и тоски; возникает желание снова увидеть этот мир и быстро превращается в решение. Весь свет согласен в том, что здесь мы имеем причинную связь, – все равно, можем ли мы разложить ее на первые и неразложимые элементарные связи или нет. Верно то, что мы не наблюдаем здесь ничего подобного принуждению и необходимости, с которыми каждый элемент погонял бы перед собою следующий и как бы вталкивал его в действительность или сознание; напротив, одно совершенно самопроизвольно примыкает к другому. Верно также и то, что мы не в состоянии познать это отношение как мысленно необходимое; мы видим лишь факт: когда в таком-то вот сознании дано такое-то определенное содержание восприятия, тогда к нему примыкают такие-то определенные группы представлений и чувств. А как восприятие может вызывать представление или как через представление возбуждается чувство, об этом мы решительно ничего не можем сказать более; ничего не узнают об этом и физиологи, сколько бы ни ломали они себе голову. Все, что мы знаем, это факт, что когда наступает один элемент, наступает также и другой, – или стремится наступить.